Тень мачехи
Шрифт:
Все еще злясь, она включила свет и рывком распахнула дверь. Мужчина, который стоял на пороге, был ростом с Шакила О Нила, и выглядел, как бомж.
Старая вязаная шапка, надвинутая по самые брови. Распахнутая телогрейка, ватные штаны. Видавший виды пуловер, из-под расстегнутой молнии которого выглядывает мятый воротник полинялой рубашки. Странный запах: смесь дыма, алкоголя и рвоты. Широкие брови, нос с горбинкой, щеки, густо наперченые пробивающейся щетиной. И янтарно-карие, как у кота, глаза — взгляд иронично-пытливый, с прищуром.
— Чем
— Скажите, вы сейчас мальчика осматривали? Не подскажете, что с ним?
Таня нахмурилась. Так вот кто это. Заботливый папаша пришел спросить о сыне.
— А чего вы без ремня? — с вызовом спросила она, вскидывая голову.
Бомж молчал, глядя на нее сверху.
— Да вы не стесняйтесь, заходите! — задохнувшись от злости, она схватила за край его телогрейки, дернула на себя. Мужчина неловко шагнул вперед, в глазах мелькнуло недоумение.
— Заходите-заходите, — голосом радушной хозяйки протянула она. — Расскажите мне, каково это — бить ребенка. Приятно, наверное, он ведь сдачи не даст?… Расскажите, в подробностях! А я вам расскажу, как буду звонить в полицию. Пусть нас там проинформируют, по какой статье уголовного кодекса судят за истязание ребенка.
— По сто семнадцатой, — машинально ответил верзила. — Но я не понимаю…
— Ой, как хорошо, вы и сам всё знаете! — всплеснула руками Таня. — Видимо, уже привлекались? Опыт есть?
Ее голос стал высоким, почти до истерики, мысли заворачивались в смерч. Он — здесь. Надо что-то делать. Но он здоровый, как лось. И он бьет своего маленького сына. Это несправедливо, это невозможно как несправедливо!!! Она дрожала от бессильного бешенства. Нужно выйти в коридор, позвать охранника, пусть этого урода задержат! Пусть делают, что хотят, но не подпускают его к мальчику!
Но бомж перегораживал выход. Таня набрала воздуха, чтобы закричать. И отстраненно отметила, что удерживает краем сознания холодную неживую мысль: не помогает, братцы, ваш диазепам, всё, кердык, сейчас начнется…
На лице мужчины появилось странное выражение. Он гулко кашлянул в кулак, тяжело вздохнул.
— A posse ad esse non valet consequential*, — задумчиво изрек он, и Таня сначала захлопнула рот, а потом открыла его в удивлении. Говорящий по-латыни бомж прошелся по ней взглядом и сказал:
— Да, по сто семнадцатой. Но не привлекался, а привлекал. Я юрист. И этот мальчик — не мой сын, я нашел его случайно.
Повисла неловкая пауза.
Таня почувствовала, как краснеют мочки ушей, растерянно надвинула на лицо медицинскую маску. Но ей же сказали… И потом, минуточку! Что за юрист в такой одежде и с амбрэ, от которого воротит?
— Я вас не убедил, — констатировал незнакомец.
— Нет! — взвизгнула она. И скомандовала, едва сдерживая ярость. — Наклонитесь! Ниже! Еще ниже!
Мужчина удивленно склонил голову. Таня привстала на цыпочки, оттянула верхнюю часть его рубашки. И застыла — изнанка воротника была чистой, под ним белел ярлычок с вышитой надписью «Eton».
Бомж в брендовой чистой рубашке? Нет, такого не может быть. Да и запаха немытого тела она даже в такой близи не почувствовала — наоборот, от волос незнакомца шел чуть слышный земляничный аромат. За время работы в больнице Татьяна повидала достаточно маргиналов, этот мужик явно не из их числа.
— Ну и что вы там увидели? Заключение психиатра: здоров, мол, пациент, детей не бьет? — выпрямляясь, иронично спросил мужчина.
Она смущенно отпрянула.
— Так, ничего… Извините…
— Ладно, у вас есть право мне не доверять, — вздохнул незнакомец, распрямляясь. — Поэтому давайте сначала. Я, понимаете ли, с самого утра был на рыбалке. Зимняя рыбалка, хоть и в палатке — но на морозе, поэтому и одет так. Это еще дедовская экипировка, вот, ношу в память о нем… Обычно я выгляжу по-другому. Обычно я в бобрах.
Татьяна закивала, не зная, куда деть глаза. Хорошо, что на ней маска и он не видит ее пламенеющих щек.
— Так вот, когда темнеть стало, я поехал домой. Смотрю — на обочине мальчик лежит. Я думал, его машина сбила, остановился, подобрал. Он был замерзший, аж губы побелели. Сам идти не мог, что-то с ногой — говорит, неудачно с горы съехал на лыжах, они сломались, и нога вот… Ну, я его в салон, печку врубил на полную. У меня в бардачке фляжка с коньяком валялась, так я растер ему руки и лицо. Чая налил, сушки дал. Только мальчика вырвало, уж не знаю, почему. Вы, наверное, уже почувствовали запах. Извините. Обычно я…
— Да-да, пахните по-другому. Я поняла. Не извиняйтесь, для медиков это привычное дело, — пожала плечами Таня.
Мужчина сочувственно хмыкнул:
— Знаю, что у вас непростая работа. Так вот, еще по поводу мальчика: я спрашивал, где его родители, как вообще он возле той дороги оказался — ничего не говорит. Поймите, это далеко, более ста километров отсюда. Там глушь, сплошные поля вокруг… А больше мне о нем ничего не известно.
— Простите меня, — попросила Таня, смягчившись. — Я на вас набросилась из-за того, что мне сказали, будто мальчика привез его отец. Понимаете, парень сильно избит. И я на сто процентов уверена, что его били ремнем. Жестоко били. И это делал кто-то из родителей.
Незнакомец помрачнел, задумался.
— М-да, история… — наконец, проговорил он. — Но опасности для жизни нет?
— Думаю, нет. Но сейчас его обследуют, и можно будет поставить точный диагноз. В любом случае, мальчик пока останется у нас.
— Вы вот что… — мужчина порылся в кармане, выудил смятый, перепачканный носовой платок, начатую пачку сигарет, коричневое портмоне. Пахнуло рыбой, табаком, кожей. Портмоне раскрылось с глухим щелчком, загорелые пальцы незнакомца скользнули вглубь, и он протянул Тане черную карточку с золотым обрезом. — Позвоните мне, пожалуйста, когда устроите мальчика. Скажете, какая палата, я его навещу. Все-таки мой… найдёныш.