Тень мачехи
Шрифт:
— Но почему?
Выражение в глазах Яны сменилось. Она поднялась, шагнула к окну палаты, встала, глядя на заснеженные ветви деревьев.
— Помнишь, ты как-то спросила ее, почему они с отцом никогда тебя не хвалят? А она сказала: «Чтобы ты не возгордилась…» Тань, твоя мать делает это с тобой специально. И будет делать всегда.
Яна всегда была резковатой, и терпеть не могла Елену Степановну — впрочем, это было взаимно. Но сейчас Таня почувствовала, что слова подруги полны не эмоциями — правдой. Принять ее?… Но она же чудовищна! Внутри поднялся протест — словно душа шевельнулась. Таня
— Янка, нет. Если бы у меня в характере было нос задирать, я бы давно задрала! Мне, если разобраться, много чем можно гордиться.
Яна крутанулась на каблуках, покачала головой, глядя на нее сверху вниз:
— Танюш, да пойми ты, — сказала она со вздохом. — Ведь Степановна проговорилась чисто по Фрейду. Ты можешь стать хоть королевой Англии — но она по-прежнему будет вести себя так, будто ты полный ноль. Намеренно не признавая твоих достижений, она не просто не дает тебе «возгордиться» — тьфу, и слово-то какое мерзкое подобрала! Она понимает, что ты будешь лезть вон из кожи, лишь бы заслужить ее одобрение. И денег дашь, и на курорт отправишь — а она тебя за это мордой в грязь, чтобы ты ей в следующий раз и денег побольше, и курорт получше. Прости, но я смотреть не могу, как ты ишачишь, а Степановна сидит на троне и рученьки свои белые кремиком мажет.
Татьяна не нашлась что ответить. Она посмотрела мимо Яны, в окно — метель улеглась, но небо по-прежнему было тоскливо-серым, давящим. «Все равно мать когда-нибудь поймет, что я заслуживаю уважения, — мысль была упрямой, как в детстве, но тут же окрасилась печалью. — Вот только когда? И с чего вдруг? Я сама тупиковый путь выбрала. Ведь стараться быть хорошей дочерью — не значит стать ей».
Таня вытерла глаза, провела руками по волосам, отбрасывая их с лица. Спросила грустно:
— Ян, что делать-то? Она ведь мама моя.
— Ну, мамы разные бывают, — хмыкнула Янка. — И дети, кстати, тоже. Посмотрела бы я на Степановну, если бы ты не была такой пай-девочкой, а пошла вразнос. Может, это… О! Ввались к ней домой пьяная, для разнообразия! И по коврам ее — в грязных ботинках, а? Или где-нибудь во дворе упади с песнями и матюгами, чтобы все соседи видели и слышали!
— Ф-фу, Костромина!
— А что? Ох, я бы посмотрела на ее физиономию! — продолжала веселиться подруга. — Представляю, как она визжит: «Позор! Позор!» И волосья ее идеальные растрепаны с перепугу!
Таня поневоле улыбнулась. Янкины пантомимы всегда помогали сменить угол зрения, посмотреть на любую ситуацию с другой, комичной стороны. Танина тоска просветлела, растаяла, но обида на мать волком смотрела из темного угла души.
— Ну что, полегче стало? — Яна села рядом, на кровать. Повернулась к подруге, сказала, враз посерьезнев: — Если хочешь знать, что делать, мое мнение таково: хватит цацкаться со Степановной! Прекращай к ней подлизываться, ты же видишь, она не ценит. Прекращай финансировать ее хотелки. Обидится — да и ладно. Проклянет — переживешь. Я бы на твоем месте вообще перестала с ней общаться, раз она только и умеет, что нервы трепать.
— Ну не могу же я мать бросить… — уныло сказала Таня.
— Никто никого не бросает, просто двум взрослым людям не по пути. Так бывает, сама знаешь. И пусть на этот счет твоя совесть будет спокойна. Она так с тобой поступает, что ты имеешь полнейшее право с ней не общаться. Если, не дай бог, заболеет — поможешь, состарится — будешь опекать сама или наймешь сиделку. Но пока она в добром здравии и полна сил настолько, что спокойно поднимает руку на дочь, не пойти ли ей, а?…
Татьяна вдруг успокоилась. Слезы окончательно высохли, будто боль, питавшая этот источник, исчезла без следа. Может быть, потому, что предложенный Янкой выход был хоть и не самым лучшим с точки зрения морали, но зато реальным, правильным?
— И вообще — живи своим умом, не оглядывайся на мать, — продолжала подруга. — Хочешь взять ребенка — бери, и никого не спрашивай.
— Я и не собиралась, — мотнула головой Таня. — Просто знаешь, что обидно? Я так хотела всегда, чтобы у моих детей была бабушка. Добрая, заботливая, от которой тепло, как от русской печки. Которая любила бы их просто за то, что они дети и нуждаются в любви. А мать… Она же заранее ненавидит моего ребенка! Для нее приемный — как прокаженный. Как с тавром на лбу — «третий сорт». И получается, что из-за этого ее дурацкого предубеждения я должна всю жизнь прожить без детей, если своих родить не смогу? То есть я не буду счастлива, и ребенок, которому я могла бы стать хорошей мамой, будет расти в детдоме или у таких вот родителей, как Пашины — которые бьют, не кормят… Как минимум две судьбы будут поломаны — зато моя мать будет блаженствовать! Как так, Яна? У меня в голове это не укладывается!
— Ну, подруга, ты выбирай уже, — вздернула бровь Яна.
— Да выбрала! — с вызовом ответила Таня. — Усыновлю ребенка и буду растить его без бабушки. Если нужно — то и без мужа. Всё, надоело! Стараюсь для них, как лучше хочу — а им, получается, вообще плевать на меня и мою жизнь! Янка, как я устала, Боже мой, как же я устала…
Обессилев, она облокотилась на спинку больничной кровати, вздрогнула от прикосновения к холодному металлу. И тут же пискнул телефон. Таня неохотно вынула его из кармана — ну кто там еще? Ей совершенно не хотелось общаться с кем-то кроме лучшей подруги.
Сообщение, белевшее на экране, было от Залесского. «Буду через 10 минут, встречайте в приемном», — писал он. «Ох, ничего себе… А мне еще нужно умыться — от этих слез, наверное, вся тушь размазалась, — спохватилась Таня, но тут же сникла, — хотя какая ему разница, как я выгляжу. У нас же чисто деловой разговор будет».
— Ладно, проехали, — сказала она Янке, с трудом вставая с кровати. Тело было неимоверно тяжелым, будто одетым в водолазный скафандр. — Ты можешь спуститься со мной в приемник? Я жду одного человека.
— Макса? — нахмурилась Яна. — Тоже с удовольствием бы с ним побеседовала о состоянии твоего здоровья.
— Нет, адвоката.
— Божечки, зачем тебе адвокат? — ужаснулась лучшая подруга.
— Незачем, — поспешила успокоить подругу Таня. — Просто это он нашел мальчика, которого я хочу усыновить.
— Слушай, да! Расскажи мне хоть, что за пацан! — оживилась Янка. — Хороший?
— Яна! — одернула подругу Таня. — Что значит — хороший? Он просто ребенок.
— Ну, не цепляйся к словам! Симпатичный хоть? Умненький?