Тень мачехи
Шрифт:
Но она не спрашивала. А недовольство копилось.
Впрочем, умом она понимала: Фирзина просто стремится нахапать побольше, пока халява не кончилась. Злого умысла тут не было. Ну вот такой человек, с таким воспитанием. И потом, Татьяна ведь сама предложила помощь. А, как известно, кто везет — на того и грузят.
Хуже обстояло с работой.
Демидова лично отвела Марину в магазин своей знакомой, Кате Тяпкиной, представила их друг другу. Катя Фирзину взяла. Та честно ходила на работу, и, судя по ее рассказам, волокла на себе всю торговлю. Таня была довольна. И даже жалела, что Марина не провизор — будь
— Слушай, мне неудобно, конечно… Но ты своей протеже вставь люлей, я ее гонять заколебалась! — Тяпкина выражений не выбирала.
— А в чем дело? — ощущая неприятный холодок в груди, спросила Демидова.
— Да не хотят работать, мляди в шоколаде! Как товар таскать, так нам тяжело! А как получку — легко, небось? — кипятилась Катя. — Эта Маринка задницу лишний раз не поднимет, все делает вид, что в кассе ковыряется, или товар вывешивает! А сама, чуть минута свободная, перед охранником жопой крутит. Вот вчера прихожу — как раз ее смена была — на двери табличка: перерыв пятнадцать минут, тоси-боси… Ладно, думаю. Пошла в кофейню, перекусить. Через полчаса прихожу — табличка висит! Потом Маринка выплывает, со стороны кинозалов — уж не знаю, может, и в кино успела сходить. Ага, а чё бы не развлечься? Это Тяпкина пусть аренду-охрану платит! Зарплату я ей, конечно, за тот день срезала. И вообще, хочу ее полностью на сделку перевести. Может, тогда забегает.
— Кать, если честно, я в шоке, — призналась Таня. — Видела бы ты, в каких красках она рассказывает, что плохо живет, денег нет, ребенка накормить нечем… Я ее потому и привела к тебе. Думала: надо помочь человеку, любой может в трудную ситуацию попасть…
— Ой, Тань, это такая порода людей: все ноют, ноют, а сами глазом косят — вдруг кто разжалобится, плюшку бросит!
— Не знаю… — с сомнением сказала Демидова. — У нас в отделении вроде выкладывается она. Работает, коллеги не жалуются.
— Это пока! — тоном пророка пообещала Тяпкина. Но, подумав, смягчилась: — Хотя, может быть, ей просто у меня еще непривычно… Всё новое, поди разберись — я же понимаю. Но отлучки эти… прям выбесили меня!
Скрепя сердце, Демидова все-таки вызвала Марину на разговор. Но у той, конечно, была своя версия произошедшего. Таня даже разбираться не стала — зачем? «Ну, вылетит с работы — ее проблемы», — решила Таня. У нее уже не было ни капли жалости к Фирзиной, только раздражение с примесью недоумения: она что, вот так из своих проблем выкарабкиваться собирается? А вот Павлик… Чем ближе был день выписки, тем тревожнее становилось Татьяне.
Хорошо, хоть мальчишка окреп у них, отъелся. Ведь кроме больничного пайка — довольно скудного, что там говорить — он поглощал все, что несли, с аппетитом пылесоса. А несли ему все, потому что мальчишку жалели — и полюбили даже. Не только Таня. Купченко с Тамарочкой просиживали в его палате часами напролет. Катя Петровна забегала. Даже Инесса Львовна пару раз почтила своим присутствием, принося из дома то тающую во рту пастрому из индюшачьей грудки, то шикарнейшие расстегаи — с подушку высотой, никак не меньше.
И, конечно же, приходил Залесский.
Вспомнив о нем, Таня чуть сникла, обняла себя за плечи — будто тень над ней прошла, окатив холодком. Она не понимала его поведения. Он, вроде бы, общался с ней, как всегда — но того тепла, той невесомой, едва ощутимой близости, которая возникла между ними в тот момент, когда он дождался ее в палате с букетом роз, она больше не чувствовала. Наоборот — ей казалось, что он будто закрывается от нее. Выбрал дистанцию — и тщательно соблюдает. Зачем? «Неужели из-за того, что попросила отсрочить развод? — ломала голову Татьяна. — Но я же все объяснила… Сказала, что Макс так просил. Да и Юра сам советовал мне договориться с мужем о разделе имущества полюбовно, на берегу — и только потом подавать документы в суд».
Ее мучила эта неопределенность. И она еще больше утверждалась в мысли, что некрасива, и не интересна такому, как Залесский. А розы… Наверное, это был просто дружеский жест.
Но она все равно хранила одну, сделав ее вечной при помощи глицерина. И она стояла теперь у Тани дома — такая же красивая, как в тот день.
— Дурында, поговори с ним! Пригласи куда-нибудь, — учила ее Янка. — Проворонишь — уведут мужика!
— Ян, он не мой, и он мне ничего не обещал.
— Ну и что? Может, стесняется! А может, ревнует к твоему Максу… — у Яны были десятки версий.
А у Тани — только сомнения. Да еще по часу-полтора в те дни, когда Юра навещал Павлика.
Остальное время — для одиночества.
____________________
* имеется в виду генеральная уборка палат в отделении
** педиатрическое отделение
2
Участковый пункт полиции располагался на первом этаже обшарпанной «хрущевки», только вход был с торца дома. Пройдя мимо переполненной окурками урны и потопав в тамбуре, чтобы стряхнуть с ботинок налипший снег, Залесский открыл железную дверь, выкрашенную серой краской. Осторожно заглянул в большое квадратное помещение, залитое ярким электрическим светом. Участковый — сутулый, длиннорукий, с обширными залысинами — поднял на адвоката уставшие голубые глаза.
— Привет, занят? — спросил Залесский.
Олег Симонов, с которым не приятельствовали, но были знакомы на «ты» еще со времен милицейской службы Юрия, коротко мотнул головой: заходи, мол. Дородная тетка в сиреневом пуховике, сидевшая напротив участкового, скользнула по Залесскому недовольным взглядом, и загундела Симонову:
— А я вам говорю — самогон они продают! Как вечер — так в подъезде дверь хлоп, да хлоп! У них — хлоп, да хлоп! И всё те же синие рожи туда-обратно ходят. Весь подъезд загадили, и покоя никакого!
— А я вам, Людмила Санна, говорю: напишите заявление. Или подпишите то, что я с ваших слов составлю, — утомленно закатил глаза участковый. — Как я без заявления работать должен?
— Ага, чтобы они мне дверь подожгли? Или по башке тюкнули? — с негодованием воскликнула тетка. — Олег Васильевич, да зайдите вы к ним просто… Будто проверка у вас. А меня не вмешивайте! Я и так хорошее дело сделала — сообщила вам. Всё, дальше сами!
Она поднялась и с видом «совсем работать не хотят» удалилась из кабинета.