Тень мечей
Шрифт:
К Маймониду подошла Ревекка, и супруги улыбнулись друг другу. Маймонид нежно погладил жену по щеке, но ничего не сказал. Да и к чему слова! Дяде и тете незачем было выставлять напоказ свои чувства, пусть они и не виделись без малого два года. Помимо того, что принятые в Египте нормы поведения не позволяли прилюдно демонстрировать любовь, Мириам знала, что отношения дяди и тети куда глубже и теплее, чем это можно показать.
— Боже мой, как ты повзрослела! — Дядя восхищенно смотрел на племянницу. Потом заметил, что остальные мужчины на площади тоже не сводят с нее глаз, но в их взглядах сквозило не только восхищение. Он нахмурился при виде ее узкого, по последней каирской моде открытого лифа, едва прикрытого развевающимся на ветру шарфом. — Тебе надо бы переодеться, дорогая моя. Иерусалим не Египет.
Мириам закатила глаза и готова была уже возразить дяде, как из недр дворца донесся гулкий звук гонга.
— Извините, придется отложить семейную встречу на потом, — торопливо произнес Маймонид и повел двух самых дорогих ему женщин по дворцовым переходам. — Сейчас султан будет чинить суд, и вам обеим дозволено присутствовать.
Глава 9
ЗАЛ ПРАВОСУДИЯ
Когда вошел Саладин и занял судейское кресло, в зале повисла тишина. Комната шагов двадцать пять в длину и пятнадцать в ширину блестела недавно уложенными плитами мрамора и известняка, стены были расписаны фресками с изображениями цветов и геометрическими узорами, что являлось любимыми мотивами мусульманской живописи, которые использовали при восстановлении дворца, оскверненного крестоносцами. Господство франков в Палестине — отклонение от нормы, помеха в течении истории, и Саладин твердо решил стереть все следы этого недолгого, но позорного правления.
Мириам вблизи наблюдала за султаном, видела, как он сел на внушительное судейское кресло с резными золотыми львами вместо подлокотников и мягкими алыми подушками. Полукруглые оконные проемы были вырезаны высоко в потолке, чтобы лучи полуденного солнца падали прямо на трон, освещая султана и придавая ему почти божественное сияние, подобное тому, что исходило от древних фараонов. Султан оглядел своих подданных; его взгляд излучал уверенность, которая опиралась скорее на внутреннюю силу, нежели гордость. У него были решительные черты лица, орлиный нос, кожа бледнее, чем у его подданных, как арабов, так и евреев. Мириам вспомнила, что он не семит. Саладин — курд, родом с Кавказа, потомок династии воинов-кочевников, которые служили наемниками у враждующих правителей халифата. Поэтому совершенно невероятно, что он стал королем: слуга превратился в господина. Но Мириам видела в проницательных глазах этого человека исходящее из глубин естества благородство, делающее его достойным править государством больше, чем «голубая кровь» сыновей многих аристократов. Потом проникающий в души взгляд его карих глаз остановился на ней.
Ей показалось или он действительно «сделал стойку»? Мириам давно не удивляли чувственные взгляды менее именитых мужчин; с юных лет, с тех пор, как набухла ее грудь, она привыкла к свисту вдогонку, но пронзительный взгляд султана ее напугал. На мгновение ей показалось, что они знакомы. Или, если быть более точным, она с ним обязательно познакомится. С высоты прожитых лет Мириам потом поймет, что в жизни есть судьбоносные мгновения, когда некая сила свыше сводит вместе расходящиеся дорожки смертных. Когда люди, которым суждено вместе писать запутанную историю, соединятся впервые волею судьбы. Именно в такие моменты все чувства обострены, по спине пробегает холодок, а дыхание Господа Бога очищает душу, слегка окропив сердца трепетом предчувствия.
Но мгновение это миновало. Султан повернулся к стоявшему рядом с ним Маймониду и ласково улыбнулся.
— Друг мой, слышал, ты прибыл с хорошими вестями, — сказал султан.
— Сегодня, сеид, приехала из Каира моя семья. Удостой их чести быть представленными тебе! — ответил Маймонид.
— Разумеется. — Глаза Саладина вновь на мгновение остановились на Мириам — девушка почувствовала знакомый трепет.
Когда Маймонид стал подталкивать Ревекку к трону и помог пожилой женщине наклониться, припав к сандалиям Саладина, Мириам поняла, что дяде не терпится покончить с церемониями и выпроводить свою семью из дворца. Старик рассказал Мириам, что, пока султан скрывается в Иерусалиме от клубка интриг, преследовавших его в Каире, завистливые дворяне из круга приближенных не дремлют. Маймонид — еврей, поэтому ему не привыкать к обидам со стороны враждебно настроенной свиты султана, недовольной тем, что их правитель оказывает хоть малейший знак внимания своему лекарю.
Все это Мириам прекрасно понимала, даже не заходя в царские палаты. После теплых, но поспешных объятий дядюшка отвел Мириам в сторону и прочел ей нотацию касательно правил придворного этикета, чтобы подготовить племянницу к аудиенции с самым влиятельным властителем на земле. Раввин не хотел представлять ко двору свою жену и племянницу, но Саладин настоял. Султан посчитал, что давно пора познакомиться с восхитительной женщиной, которая уже столько лет мирится с причудами его своенравного лекаря. Поэтому у Маймонида не осталось выбора — лишь подготовить семью и молиться, чтобы сие суровое испытание поскорее закончилось.
И сейчас Мириам поняла почему. Когда ее тетя поклонилась султану, Мириам заметила неприязненные и потрясенные взгляды, которыми обменялись некоторые дворяне в чалмах. По их мнению, уважение Саладина к народу иной веры — политическая необходимость, которая поможет сохранить мир среди простых людей. Но они явно не понимали, зачем удостаивать подобной чести этих еврейских проходимцев во дворце султана.
Когда Ревекка посторонилась, а ее место, дабы выказать почтение владыке, заняла Мириам, все взоры обратились к последней. Мириам знала, что мужчины считают ее красавицей: копна черных волос и зеленые, словно воды Средиземноморья, глаза. Она не искала внимания, но когда ей его уделяли, обращала себе на пользу.
— А это, сеид, моя племянница Мириам. Мы с Ревеккой воспитывали ее как дочь. Мириам с детства мечтала увидеть Иерусалим. Благодаря твоему мужеству ее мечта осуществилась. — Маймонид явно лебезил перед своим господином. Саладин коротко кивнул, не сводя глаз с великолепной грации в голубом шифоне, склонившейся у его ног.
— Тогда я обязан удостовериться, что вам показали весь город, — заметил султан.
Мириам подняла глаза и встретилась с немигающим взглядом Саладина.
— Султан оказывает мне честь своим подарком.
— Как и ты оказываешь нам честь своей красотой.
Присутствующие зашептались. К удивлению примешивалось неодобрение. Женщины редко разговаривали в присутствии султана, и от этого обмена любезностями воздух в зале накалился. Маймонид неловко затоптался на месте.
— Сеид, моя племянница устала после утомительного путешествия. Я отвезу ее домой.
Саладин не сводил с Мириам глаз. Ей показалось, что во взгляде султана что-то промелькнуло. Это испытание? Он бросает ей вызов? Или что-то другое? Как обычно, а иногда на свою беду, Мириам решила испытать удачу.
— Но, дядя, разве нынче не час суда? Я слышала о величайшей мудрости султана и желаю увидеть, как он решает споры. — Она запнулась и добавила: — Если позволишь, сеид.
От нее не укрылось, как побледнел дядя, а затем она услышала шепот придворных сплетников, перешедший вскоре в настоящий гул. Пусть боятся! Мириам всю сознательную жизнь нарушала границы дозволенного, которые общество пыталось навязать ей как женщине, к тому же еврейке. Многие мужчины под страхом смерти не решились бы так самоуверенно разговаривать с Саладином. Но девушке все было нипочем. Она давным-давно, а именно после того, что произошло на пустынной дороге близ Синая, перестала испытывать страх и многие другие чувства.