Тень мечей
Шрифт:
Саладин создал вокруг себя легендарную атмосферу благочестия и святости, что и сплотило его войска и помогло достигнуть невозможного. Саладин остался единственным незапятнанным пережитком давно минувших лет, когда по земле ходили праведные халифы и у власти стояли люди без намека на моральное разложение. Но сейчас, когда Иерусалиму вновь грозили орды франков, когда люди так отчаянно нуждались в мифе о непогрешимости султана, рассеялась последняя иллюзия.
Аль-Фадиль был знаком с султаном не один год, но и он боялся соваться к Саладину со своими тревогами. Ему казалось, что роман султана с этой еврейкой пошатнет его положение в королевстве именно в тот момент, когда султану необходимо будет объединить мусульманский народ против неверных. И визирь знал, что не он один печется об этом. Даже дядя девушки, которого аль-Фадиль, как правило, не брал в расчет, явно чувствовал себя неловко в сложившейся ситуации, хотя его больше заботили последствия этого романа для его племянницы. «Типично для еврея, — горько подумал аль-Фадиль. — Эти самозванцы, „избранный народ“, всегда и все видят сквозь призму собственных интересов, как будто судьба одной глупой шлюхи может сравниться с нуждами целой империи». Однако Маймонид не посмел воспротивиться роману султана.
Но Саладин всегда славился умением читать мысли людей, даже если те изо всех сил старались скрыть их. Это умение султана временами граничило с волшебством, и среди детворы и слабоумных ходили истории о том, что у султана, как и у царя Соломона, есть невидимый джинн, который нашептывает ему на ушко о тайнах людских сердец. Несмотря на то что сам аль-Фадиль не замечал присутствия какого-либо сказочного джинна, он все же вздрогнул, когда однажды вечером султан позвал его в свой кабинет и потребовал, чтобы он высказал все, что думает о Мириам.
Аль-Фадиль одновременно испугался и удивился, подумав, что господин учуял его враждебное отношение к еврейке, хотя сановник всегда старался не озвучивать своих мыслей, ибо доверял лишь нескольким ближайшим советникам. Но визирь заставил себя взглянуть султану прямо в глаза и заверил, что тот не захочет слышать ответ. Кади отлично разбирался в мусульманских законах и знал, что Пророк самым великим джихадом считает храбрость сказать неугодную правду в глаза королю. Визирь гордился тем, что много лет не уходил от прямого ответа господину, даже если правда была нелицеприятной.
И султан всегда прислушивался к его советам независимо от того, касались ли они наказания трусливых союзников, которые подвели Саладина на поле битвы, или помилования противника ради политической выгоды, как он и сделал в Каире, сменив халифат династии Фатимидов на правление суннитов. Кади аль-Фадиль был возведен в ранг великого визиря именно благодаря тому, что султан мог доверить ему бразды правления государством, несмотря на многочисленных «сладкоголосых сирен» придворной политики, которые всегда стремились сбить государственный корабль с верного пути. И эта предательница-иудейка, похоже, станет самой опасной сиреной.
Визирь медленно брел по едва освещенному коридору, поглаживая аккуратно ухоженную бороду. Он склонил голову, раздумывая над сложившейся ситуацией. Он хотел поступить, как обычно, — сказать правду. Разумеется, он предупреждал султана о вероятности именно такого развития событий: девушка просто использует его ради богатства и власти, как и поступают девушки, которые заползли в постель к мужчинам постарше. Но визирь совершенно не обрадовался, когда удостоверился, что не ошибся в этой самонадеянной девице. Потому что его господин, бесспорно, питал к этой еврейке истинные чувства. Султан даже советовался с ним относительно того, возможно ли, с политической точки зрения, ему развестись с одной из своих жен и жениться на иудейке. Аль-Фадиль ответил, что такой поступок испугает простых мусульман, многие из которых все еще негодуют из-за дружеского отношения султана к евреям. В то время как армия Ричарда Львиное Сердце готова нанести массированный удар из своей новой цитадели в Акре, не следует вызывать пересуды среди народа о личной жизни султана. Саладин понимающе кивнул и больше никогда не поднимал этот вопрос. Но и не бросал девушку, как советовал премьер-министр. Наоборот, Саладин, казалось, все больше и больше находил утешение в ее компании, когда тучи неизбежной войны все сгущались и сгущались. Аль-Фадиль знал, что Мириам для султана — отдушина, и известие об ее измене с простым солдатом, скорее всего, разобьет ему сердце.
Он не стал бы развивать эту тему, если бы не был уверен, что человек, который привлек внимание визиря к происходящему, не раскроет правду другим способом (на тот случай, если аль-Фадиль промолчит).
О любовной связи иудейки с молодым курдом ему рассказала султанша, которой, в свою очередь, несомненно, донесла ее армия шпионов, прячущихся в каждом углу дворца. Ясмин послала визиря самолично удостовериться в этом и дала понять, что известие об измене возлюбленной должно быть доведено до ведома самого султана. Султанша заверила, что ею движет не ревность, а забота о государстве. Если еврейка изменница, значит, любая информация, полученная ею от султана, может легко дойти до менее дружески настроенных придворных.
Независимо от побуждений, которые двигали Ясмин, ситуация была предельно ясна. Мириам предала султана, и правду необходимо открыть, пока гром не грянул.
Кади аль-Фадиль нервно оторвал взгляд от пола. Он закончил свое отрывочное повествование об увиденном, но султан молчал, казалось, уже целую вечность.
Они были одни в личном кабинете султана. Аль-Фадиль прервал стратегический совет, на котором Саладин, его брат аль-Адиль и главные полководцы, склонившись над картами, жарко спорили о следующем вероятном шаге противника. Премьер-министр уединился со своим господином в тишине этого небольшого кабинета, где в нескольких скомканных и робких предложениях рассказал о происшедшем. Повисло гробовое молчание.
Наконец аль-Фадиль взглянул в лицо господина и почувствовал, как растущая тревога в его душе затягивает сердце в тугой узел. Темные глаза султана пылали жаждой крови: неужели аль-Фадиль просчитался? Судя по всему, он переоценил дружелюбие и лояльность султана и сейчас его ждет окончательная расплата. Скорее всего, по глупости, которую часто вызывает страх, или в отчаянной попытке оправдаться и напомнить султану, кто истинный злодей в этой истории, он стал сбивчиво оправдываться:
— Я знаю, что сеид увлекся этой еврейкой… но она такая же, как и остальные… Предательство у них в крови…
Саладин поднялся с простого деревянного стула, который стоял в его кабинете, и аль-Фадиль отшатнулся, как будто уклоняясь от удара.
— Если ты ошибся, я собственными руками выцарапаю тебе глаза.
Визирь почувствовал, как кровь схлынула с его лица и он побледнел. Он знал, что султан угрожает редко, и эти угрозы никогда ничем хорошим для собеседника не заканчиваются.
— Клянусь Аллахом! Прямо сейчас она лежит в объятиях дворцового слуги.
Саладин схватил его за плечи и пристально стал вглядываться в глаза, ища предательский признак обмана. Потом отпихнул аль-Фадиля в сторону, как шелудивого пса.
— Я сам разберусь, — сказал он голосом ледяным, словно горные вершины. — Хорошенько осмотрись, мой друг. Эта комната может быть последним, что ты увидишь в жизни.
Глава 45
СВИДЕТЕЛЬ
Мириам снился кошмар, который она не видела уже много лет, но сразу узнала, ибо он, казалось, выжег ее сердце…
Она пробиралась сквозь густой туман, озаренный слабым зеленым свечением, хотя не видела в черной темноте ни луны, ни звезд, которые могли бы служить источником этого тусклого света. Она была не одна, в этом девушка нисколько не сомневалась. В тумане прятались существа, ужасные создания, которые все про нее знали и от которых нельзя было сбежать. То и дело краешком глаза она замечала какое-то движение, но, когда оборачивалась, видела лишь волнистые облака, застилавшие бескрайнюю пустоту.