Тень на каменной скамейке
Шрифт:
Каролина не успела уйти далеко. Когда я догнала ее, она стояла, держа на руках Эдвина и вглядываясь в рощицу.
– Похоже, там драка.
Я обеспокоено прислушалась. До нас доносились звуки ударов, падающих тел и глухие восклицания.
– Кажется, Густав дерется с Вернером.
Ждать мы не могли. Чтобы Эдвин не замерз, надо было поскорее ехать домой, в тепло. Я взяла Эдвина, а Каролина побежала вперед посмотреть, в чем дело.
Малыш Эдвин совсем затерялся в большом плаще Каролины. Наружу торчал лишь его маленький бледный носик, который то и дело вздрагивал от приступов
Около рощицы меня встретила Каролина с зажженной лампой. Драка все еще продолжалась. Я увидела две темные тени, которые молча мутузили друг друга среди деревьев. Я решила, что нам лучше не вмешиваться.
– Нет, их надо разнять! Хватит уже! Пора домой!
Громко топая, Каролина большими шагами направилась вперед, подняла фонарь и оглушительно рявкнула:
– Давай, Густав! Иду на помощь! Не подкачай!
Результат не заставил себя ждать. Вернер остановился и оглянулся, Густав ударил еще раз, видимо, промахнулся, но тут вперед с криком бросилась Каролина. Видя в темноте лишь свет фонаря, ошалев от страха, Вернер побежал и тут же скрылся из глаз. Каролина проводила его зловещим победным смехом. Было в этом смехе что-то нечеловеческое. И даже лошадь, услышав его, заржала и забила копытами, так что Густаву пришлось успокаивать ее.
Густав рассказал нам, как, увидев, что Вернер бежит к роще, он сразу понял, чем это нам грозит. Он понял, что Вернер заметил у дома неизвестных. И так как совесть его была нечиста, испугался, что ищут его, и сбежал.
Густав представил, что будет, когда в роще Вернер увидит повозку, стоящую, как по заказу, наготове. Вот шанс ускользнуть от преследователей! И он удерет в нашем экипаже, а мы останемся ни с чем! Потому-то Густав бросился за ним. Ведь он отвечал за повозку. Если ее украдут, им с Каролиной несдобровать.
Он едва успел. Вернер уже уселся на козлы. И все же Густаву удалось помешать ему: подпрыгнув, он повис на ноге Вернера и ухватился за вожжи. Лошадь чуть было не понесла. Он сам уже не помнит, как все было. Каким-то чудом он успокоил лошадь и привязал ее, одновременно отбиваясь от Вернера.
Но потом началась драка! Вернер был крупным и сильным, вдобавок он совсем ошалел от страха. Густаву пришлось нелегко. Его спасли только быстрота и ловкость. Он измотал Вернера, который к тому же был пьян и нетвердо держался на ногах. Будь он трезвым, еще неизвестно, чем бы дело кончилось. Но теперь опасность миновала. Густав получил пару шишек, из носа текла кровь, но он гордился собой.
Каролина повесила фонарь на повозку, Густав занял место кучера. Теперь он будет править. Мы с Каролиной забрались внутрь, а Эдвина положили между нами. Мы постарались устроить его поудобнее, а Густав ехал осторожно, объезжая ухабы.
Голова Эдвина лежала у меня на руке. И вдруг я почувствовала, что, хотя Густав едет очень аккуратно, наш маленький кулек вздрагивает. Слышались глухие, слабые всхлипывания, и когда я приблизила лицо
– Эдвин, малыш, в чем дело?
Он пытался что-то выговорить, но губы не слушались его. Мы разобрали только сдавленное «мамка». Каролина крепко обняла Эдвина. Глаза ее наполнились слезами.
– Ох, милый ты мой, Эдвин, что же мы натворили? Прости меня! Теперь-то я понимаю… Как жестоко мы с тобой поступили. Мы сейчас же вернемся. Прости, я не хотела тебя огорчить.
Она постучала и сделала Густаву знак остановиться. Но, услышав, что мы хотим повернуть назад, он запротестовал: мол, мы сами не знаем, чего хотим. Неужели все зря? Разве Эдвину вдруг стало лучше?
Нет, Эдвину не лучше. И мы знали, чего хотели. Но мы не можем увезти Эдвина против его воли. Сердце разрывалось от его плача – ведь он тоже знал, чего хочет. А об этом-то мы и не подумали. Какой бы ни была его мама, он хочет к ней.
Значит, кое-что мы все-таки не учли. Мы не подумали о самом главном – о праве Эдвина решать, чего хочет он. А ведь Каролина всегда уважала желания других. Она очень раскаивалась.
Но Густав не сдавался. Он не хотел поворачивать назад. Тогда Каролина предложила ему подойти и взглянуть на Эдвина.
– А потом ты сам решишь, как нам поступить.
Густав спрыгнул с козел и взобрался в повозку. Мы подняли мальчика так, чтобы Густав мог видеть его лицо, а Каролина спросила:
– Эдвин, ты точно не хочешь ехать с нами к Свее?
Эдвин замотал головой, а из глаз его хлынули слезы.
– А к маме, домой, хочешь?
Да, ошибки быть не могло – бедняжка кивнул. И Густаву пришлось сдаться.
– Что он от нее хорошего видел, ума не приложу. – Он сказал это удивленно и грустно, и тут же повернул лошадь назад.
Итак, мы возвращаемся. Эдвин больше не дрожит, он успокоился, но все же время от времени из маленького свертка до нас доносятся протяжные всхлипывания. Каролина ласково поглядывает на него: «Как многого мы не понимаем…»
Когда мы приехали, в окне избушки горел свет. Вынув Эдвина из повозки, мы постучали. Флора тут же открыла. Она не проронила ни звука, пока мы передавали ей Эдвина.
Каролина осторожно раскутала мальчика. Едва лишь высвободив руки, он сразу протянул их к Флоре и, когда она взяла его, с глубоким вздохом положил голову ей на грудь.
Каролина попыталась все объяснить, и особенно подчеркнула, что мы действовали без ведома Свеи и собирались вернуть Эдвина, как только ему станет лучше. Поняв, что ошибались, мы раскаялись. Мы не учли, что мальчик очень привязан к матери. Нам не оставалось ничего другого, как вернуться. Мы не могли его успокоить. И когда в конце концов ему предложили выбрать, он выбрал мать.
Мы рассказали все как было, ничего не скрывая. Флора молчала. Она только переводила широко открытые глаза с одной на другую, а сама в это время качала Эдвина, который, обессилев от высокой температуры и переживаний, уже спал на ее плече. Ему было спокойно – ведь он снова вернулся домой.