Тень Основателя
Шрифт:
— А кто такие эти да… — задать вопрос я не успел, поскольку Лаура согнулась в приступе жесточайшего кашля. Похоже, срок действия моей крови заканчивался. Чертов Красавчик!
— Ой… Не больно… — В этих словах звучало такое искреннее изумление и радость, что я невольно заулыбался.
— Добрый вечер, Лесса. Теперь больно уже не будет никогда.
— Совсем никогда?
— Совсем. Особенно если ты будешь слушаться лекаря. Ну то есть меня.
— А если не буду?
— То получишь по заднице, и это будет больно! — Я нарочито сурово сдвинул брови, строя сердитую физиономию.
Лесса
— На, выпей. — Я протянул ей бокал, наполненный составом на основе моей крови. Впрочем, там была отнюдь не только она. Я заранее положил в стакан кое-какие добавки, должные несколько изменить весьма специфичный вкус, сделав его приемлемым для употребления.
— Вкусно!!! — немедленно подтвердила мой расчет Лесса, охотно выпив весь стакан и подавая его назад. — А еще есть?
— Потом. Тебе пока хватит. И вообще, ты хочешь спать!
— Нет! — Девочка зевнула и откинулась на подушку. — Совершенно не хоч… — не договорив, она заснула. Учитывая, что последнее время девочку, чтобы избавить от боли, активно опаивали лауданумом, это было наилучшим выходом. До тех пор, пока эта гадость не выведется из организма, ей лучше спать.
— Ну вот, все в порядке, — выйдя из комнаты, обратился я к напряженно ожидающему моих слов отцу девочки. — Думаю, вы сами слышали все необходимое. Болей действительно теперь не будет. Уже завтра, если все пойдет нормально, вы сможете с ней поговорить. Правда, недолго. Так что не беспокойтесь…
— А то, что вы ей дали… красное в бокале… Это?..
— Моя кровь, — не счел я нужным скрывать очевидное. — Некоторое время Лессе придется питаться именно ей.
— Ей понравилось… — тихо заметил Гессар.
Я только пожал плечами. Ну не буду же я раскрывать перед этим купцом все свои тайны!
— Ладно. Извините, — невесть отчего смутился купец. — А скажите, если можно… эта девушка, которую вы ко мне привели, она тоже…?
— Да, она тоже больна, и я ее тоже лечу. — Как я уже говорил, нет смысла скрывать очевидное. — Не беспокойтесь, она не заразна. Речная лихорадка, — решил сразу прояснить я наверняка сильно волновавший купца вопрос.
Гессар промолчал и, задумчиво покачав головой, скрылся в своем кабинете. А я направился на кухню. В ближайшие дни мне предстояла сложная, полная опасностей и волнений жизнь дойного хомячка. Поел — сдал кровь — поспал. Поспал — сдал кровь — поел. Ужас… Просто ужас, однако! Но я это превозможу… Нет, превозмодю… То есть превозмогу, вот! Главное тут, чтоб питание было вкусным и обильным, а постель — мягкой!
— Говорю вам, господин, это отродье Темной!
— Не знаю, Асен. Теперь уже не знаю… Смотри сам: он не боится света, ест человеческую еду — причем ест много! Если он и пьет кровь, то очень немного, так что это совершенно незаметно.
— А еще он дает пить свою кровь неизлечимым больным, вроде вашей дочери и этой девки, которую он приволок с какой-то помойки, и обе выздоравливают! Если он злится, его шипению может позавидовать любая змея, а взгляд способен насмерть перепугать людей куда старше и сильнее его. Возможно, я и ошибался, и он действительно не имеет отношения к Ночному народу — по крайней мере, он не боится дневного света, — но что то странное и неестественное в нем есть.
— Разумеется, есть! — Гессар и не думал возражать. — Вот только знаешь… Сегодня
— Господин, но это…
— Ересь. Я знаю. И про то, что, дойди мои слова до святителей Всесущего, костер мне обеспечен — тоже. Поэтому и говорю их только тебе. Но где были эти святители и их добрые боги, когда моя дочь умирала? Что они делали? Советовали прекратить муки? Нет. Моя благодарность принадлежит тем, кто смог помочь и спасти.
— Я понял вас, господин.
— Ваше святейшество, поступил доклад от младшего святителя храма Всесвятейшего в Белом городе. Один из прихожан на исповеди признался, что подозревает своего господина в связи с отродьями тьмы!
— Разобраться. Выяснить. Доложить!
— Прошу прощения, господин. Я не уверен, что данный вопрос находится в моей компетенции.
— Почему? — Бровь главного святителя слегка приподнялась, демонстрируя удивление жреца.
— Господином прихожанина является небезызвестный вам Гессар д’Касс.
— М-да… — Жрец задумчиво подергал себя за бороду. — Это не может быть попыткой навета?
Докладчик лишь молчаливо развел руками, как бы говоря: «А кто застрахован?» — после чего, помолчав, задумчиво добавил:
— Гарантий, разумеется, никаких, но до сих пор Асен Луару проявлял неукоснительную преданность интересам дома д’Касс. В том числе и в некоторых весьма сомнительных делах… Попытки подкупить или иначе завербовать, в том числе и нашими службами, им неуклонно пресекались. По моему мнению, основанному на досье прихожанина Луару, событие, вынудившее его изменить интересам своего господина, должно быть воистину неординарным.
— Ясно. Ну что ж… это дело на тебе. Расследование вести с сугубой осторожностью. Никаких там подвалов и прочего! Мне нужны настоящие доказательства, а не признания под пытками! И… постарайся не встревожить д’Касса. Будьте осторожны. Известный магнат — это вам не купчишка из Нижнего. Если он сочтет себя оскорбленным, а доказательств связи с Темной госпожой не будет — железных, неоспоримых доказательств, — то костер будет ждать именно вас, а не его! Учитывайте это! Поэтому лучше зайдите с другой стороны. Учините облаву на отродий тьмы и как следует допросите пойманных. И только если сведения подтвердятся… Впрочем, не мне вас учить. Ступайте.
Когда дверь за безопасником закрылась, главный святитель Веридий Лиор смог наконец-то немного расслабиться и ненадолго снять маску холодного внимания и власти, что, казалось, навеки прикипела к его лицу. Сразу стали видны морщины, покрывавшие лицо усталого немолодого человека, и седина, нагло захватившая большую часть волос…
Сейчас никто не мог бы и подумать, что Веридий Лиор, главный святитель Лаорийского храма Всеблагого и Величайшего, глава Всесвятейшей службы по искоренению ереси и тьмы, в просторечии называемой инквизицией, Железный Веридий, как за глаза звали его подчиненные, был совсем немного старше Гессара д’Касса и только недавно справил свое сорокапятилетие.