Тень победы
Шрифт:
— Дядя Федя, неужели это тот самый?
У Степанцова внутри все оборвалось. Ему показалось, что сейчас Федор скажет: тот самый, который позорно проиграл в Вегасе. Но Лукин пригладил окладистую бороду и торжественно, нараспев произнес:
— Тот самый, отрок. Великий богатырь земли Русской, Степанцов Сергей.
После такого представления отступать было некуда. Мысленно проклиная Федора за «великого богатыря», Сергей взял микрофон. Раздался визг, от которого у всех заложило уши. Все поморщились, но Степанцов отошел с микрофоном подальше от динамика и начал
Сергей говорил о том, что спортшкола построена на народные деньги, что каждый красносибирец может прийти сюда и привести своего ребенка. Что на Россию надвигается страшная волна — наркотики; и нужно искать этой напасти альтернативу. Потом, сам не понимая, что откуда берется, заговорил об уменьшении населения в России и о том, как важно сохранить здоровье подрастающего поколения.
Он смотрел на этих мальчишек, на их не по-детски серьезные лица, на то, как они внимательно слушали, и сердце щемила приятная боль. Тяжесть недавнего поражения больше не вспоминалась; она сошла на нет, освободив место для других, чистых и теплых чувств. В ту минуту Сергею казалось, что он счастлив. Спортшкола всем очень понравилась. После Сергея выступил Белов. Собственно говоря, даже и не выступил: он взошел на крыльцо, поблагодарил Степанцова и бывших бомжей из Дома Сорского, а затем представил главу рабочей делегации комбината Николая Глухова. Николай Глухов, крепкий коренастый мужик лет пятидесяти, с красной кожей, задубевшей от жара печей, неловко взял микрофон в руку. Другой рукой он нервно мял полу пиджака. Потом — будто опомнился и убрал руки за спину.
— Я… это… — Глухов прокашлялся и замолчал. В коротко стриженых, тронутых сединой волосах показались хрустальные капельки пота. — В общем, спортшкола — дело хорошее. Мы тут тоже… с ребятами… хотели его поддержать, — обрадовавшись, что говорить больше ничего не надо, он махнул рукой.
Остальные члены делегации только и ждали этого сигнала. Они стали выносить из заводского автобуса стойки и канаты ринга, боксерские перчатки, груши, настенные щиты для отработки ударов, гантели, небольшую штангу, скакалки…
Глухову дали стопку маек; рабочий взял одну и развернул. Спереди было написано: «Гладиаторъ», а сзади — нарисована эмблема Красносибирского алюминиевого комбината. Майки были детские, небольшого размера; они явно предназначались для будущих воспитанников Степанцова. Глухов поискал глазами Белова и протянул ему майку:
— Александр Николаевич! Это вам!
Все засмеялись. Засмеялся и Белов. Он поднял майку перед собой и сказал:
— Спасибо! Как раз мой размерчик.
Раздался новый взрыв хохота, еще громче. Однако. Глухов не растерялся:
— А ничего. Найдете, куда приспособить. В случае чего — у хозяйки своей спросите! — и кивнул в сторону Лайзы.
— Спасибо! — Белов отдал майку сияющей Лайзе и пожал Глухову руку. —
Прозвучали жидкие хлопки. Затем они стали громче и дружнее и, наконец, переросли в долгие аплодисменты. Люди стояли и хлопали: друг другу и, наверное, сами себе тоже. Каждый чувствовал сопричастность к большому общему делу.
Митинг подошел к концу. Степанцов и Лукин взяли мальчишек и повели их знакомиться со школой. Белов и Лайза сели в директорскую машину.
— Ну что? Не хочешь взглянуть, что я придумала? — спросила Лайза.
— Ни на минуту не сомневаюсь, что все самое лучшее, — улыбнулся Белов.
— Даже не думай от меня отделаться! — Лайза, пользуясь тем, что сидевший за рулем Витек ничего не видит, незаметно ущипнула Белова за бедро.
Тебе все равно придется взглянуть.
— Хорошо! — Балов посмотрел на часы. — Время есть. Витек! Поехали к Дому культуры.
Дом культуры был построен давным-давно, практически одновременно с самим комбинатом. Это было огромное трехэтажное здание, облицованное серым гранитом. Строили его на совесть, на века. Но только кто же тогда мог предположить, что все изменится? В годы перестройки Дом стоял в запустении.
Потом его отремонтировали, и директор комбината, занимавший этот пост еще до Рыкова, сдал многочисленные помещения под различные офисы, а на первом этаже, в огромном, как футбольное поле, холле, открыл вещевой рынок.
Белов понимал, что с этим давно пора что-нибудь делать; вот только руки все никак не доходили. Помощь, пришла неожиданно — со стороны Лайзы.
Неугомонная американка решила разместить здесь досуговый центр, ориентированный в первую очередь на женщин. — Я все продумала, — говорила Лайза, выходя из машины. — Женщинам необходимо общение, светская жизнь, а> в Красносибирске этого самого «света» как раз и нет.
Белов усмехнулся.
— Конечно, откуда ему взяться? В нашей-то глуши?
Они пошли к входу в Дом культуры. Между бетонными плитами, которыми была вымощена дорожка, пробивались нежно-зеленые кустики травки. Большой круглый бассейн был пуст. На дне его лежал мусор: фантики, обертки, разбитые бутылки. Ржавые трубы торчали, как покрашенные коричневой краской ребра кита. У входа в здание курил одинокий охранник. Рынок, располагавшийся здесь зимой, на летнее время переезжал на главное поле городского стадиона. Но теперь Белов знал, что сюда он больше не вернется.
— Ты посмотри, какое помещение! — восторгалась Лайза. — Ведь это — миллионы долларов!
Внутри, действительно, Дом культуры выглядел куда лучше, чем снаружи. С потолка свисали громоздкие люстры из чешского хрусталя; лестницы, ведущие наверх, были воздушны и невесомы; латунные перила радовали глаз изяществом и продуманностью линий. Первый этаж был облицован розовым мрамором, второй, насколько помнил Белов, голубым, а третий — белым.
— Посуди сам, — не унималась Лайза. — Спортзал для рабочих есть… Театральная коробка и сцена есть…
Саша кивал, выслушивая ее аргументы.