Тень «Полярной звезды»
Шрифт:
Дом миссис Муни был несуразной вонючей развалюхой, до сих пор не рухнувшей прямо на «Алленз Ярд» лишь по той причине, что падать там было некуда. Слабый свет проникал во двор снаружи и из тусклых окон дома, демонстрируя, что это все же не выгребная яма; впрочем, рыжую босоногую девчонку, игравшую, сидя на пороге, с куклой, это никак не беспокоило: она учила куклу хорошим манерам, звонко шлепая ее по голове, и поджаривала кусочек селедки над дымящим фонарем.
— Миссис Муни дома? — спросил Джим.
Девочка подняла
— Я спросил, дома ли миссис Муни, крысенок?
В ее глазах появился интерес.
— Потерял свою шарманку? — полюбопытствовала она. — А где твоя красная куртка и жестянка?
Джим взял себя в руки.
— Слушай, морковная морда, заткнись, не то я тебя так шарахну, что до самого Рождества не оклемаешься, — сказал он.
Паршивка вынула изо рта кусок рыбы и, пронзительно завопив: «Тетенька Мэри!», опять сунула его в рот. Она по-прежнему презрительно косилась на Джима, который переступал с ноги на ногу, тщетно выискивая местечко посуше.
— Что, плясать нравится? — поддразнила она.
Джим проворчал сердито и уже готов был задать ей трепку, как вдруг на пороге показалась громадная бабища, загородив собой почти полностью слабый свет, проникавший из глубины дома. От неё ударило мощной волной одуряющего запаха джина.
— Хто етот? — осведомилась она.
— Я ищу мистера Макиннона, — ответил Джим.
— Слыхом не слыхала про такого.
— Шотландский типчик. Тощий парень с темными глазами. Был здесь несколько дней назад, как мне сказали. Фокусник.
— Зачем он вам?
— Так он здесь или нет?
Она стояла одурманенная, пытаясь думать. Наконец выговорила:
— Нету его. И видеть его никто не может.
— Ладно. Когда он сюда заглянет, скажите, что к нему Джим приходил. Дошло?
— Сказано вам, нету его.
— Конечно, нету. Я и не думал, что здесь он. Только, ежели он как-нибудь завернет сюда, скажите, что я заходил. Идет?
Она опять подумала немного, потом молча повернулась и ушла.
— Пьяная тетеря, — подвела итог девочка.
— Тебе следует подумать о своих манерах, — сказал Джим. — Это ж надо, так говорить о тех, кто старше и лучше тебя.
Она опять вынула кусок рыбы изо рта, на миг в упор посмотрела на него и вдруг выпустила целый поток самой отборной, мерзкой, грязной, сочной, глупейшей ругани, которую когда-либо доводилось Джиму слышать. Она изливалась две с половиной минуты без перерыва, ни разу не повторившись. Он сам, его лицо, манеры, предки, одежда, а также его мыслительные способности сравнивались самым неприятным для него образом с определенными частями его собственного тела, тела других людей и животных, с кишечными ветрами и еще с дюжиной других весьма противных вещей. Джим потерпел полное поражение, а такое случалось с ним нечасто. Он сунул руку в карман.
— Держи, — сказал он, доставая шестипенсовик. — Ты виртуоз, талант, это точно. Никогда не слышал ничего подобного.
Она взяла монету, а он тем
— Только тебе следует пошустрее поворачиваться, поняла? — добавил он. — Ну, будь здорова.
Она сказала, что ему делать и куда убираться, а потом вдруг окликнула:
— А вот ты своего дружка упустил. Он только что дал деру. Она ему брякнула, что ты здесь. Дык хто из нас теперь пошустрей оказался? — И с ликующим ведьминским хохотом она скрылась за углом двора.
Джим с проклятьями кинулся в дом. Помещение освещала единственная свеча на расшатанном столе; он схватил ее и, прикрывая огонек рукой, бросился вверх по узкой лестнице. Чтобы описать запахи, ударившие в нос, не хватило бы словаря даже той одаренной малютки; как мог привередливый Макиннон выдерживать такое? И потом — этот чудовищный лабиринт. Из темноты на него смотрели лица — морщинистые, как у старой крысы, или грязные, грубые; перекошенные двери не закрывались или их вообще не было, так что в любой момент можно было видеть целые семьи, по шесть, семь, восемь человек и более, которые спали, или ели, или валялись безвольно, а то уже и умерли.
Но Макиннона нигде не было. Великанша хозяйка, вцепившаяся в бутылку джина, как девочка — в свою куклу, сидела на лестничной площадке, не в силах сдвинуться с места. Джим пробрался мимо нее в самую дальнюю комнату — она была пуста.
Хозяйка хрипло засмеялась.
— Куда он ушел? — требовательно спросил он.
— Ушел, и все, — сказала она одышливо. Ему захотелось дать ей хорошего пинка. Не сказав ни слова, он протиснулся мимо нее и вы шел.
Он стоял в темном дворе, ставшем еще темнее после того, как он задул свечу. Дом позади него был погружен в молчание, девочка исчезла — по спине у него поползли мурашки.
Во дворе был кто-то еще.
Джим в этом не сомневался, хотя никого не видел, не слышал. Он замер, кляня себя за глупость, и неслышно сунул руку в карман, нащупывая медный кастет, который всегда носил с собой.
Но тут легкая ладонь коснулась его руки, и женский голос шепнул: «Подождите…»
Он весь напрягся. Его сердце бешено колотилось. Он видел только тусклые мокрые отблески на мокром кирпиче стены по другую сторону двора; в самом же дворе — кромешная темнота, больше нечего.
— Вы друг, — прошептал голос. — Он называл ваше имя. Пойдемте со мной.
Это было похоже на сон. Закутанная в пальто и шаль фигура проскользнула мимо него, знаком предложив следовать за ней; он повиновался, чувствуя себя беспомощным, как во сне.
Ее маленькая аккуратная комнатка была совсем рядом; низко склонив голову, она чиркнула спичкой и зажгла свечу; шаль, соскользнув вперед, за крыла ее лицо.
— Прошу… — прошептала она и отбросила шаль назад.
Джим оторопел. И все понял. Огромное, цвета сырого мяса родимое пятно закрывало почти половину ее лица. Глаза лучились и были прекрасны, но их выражение сказало ему, что она прочитала на его лице, и ему стало стыдно.