Тень убийства
Шрифт:
— Между смертью шофера и тем моментом, когда мы увидели автомобиль, — рассуждал Банколен, — прошло несколько часов. Он все кружил и кружил, вверх-вниз по улицам, весело катался… Думаете, сумасшедший, инспектор?
Толбот кивнул:
— Совершенно верно, сэр, сумасшедший. Настоящий. Вот почему… Ну, не важно. В задней части машины, — продолжал он, выпрямившись на стуле, — вообще никаких отпечатков. Все в полнейшем порядке. Нет отпечатков и на позолоченной головке трости. Наверно, аль-Мульк прикасался к ней только вот в этих белых перчатках…
Он умолк, когда Банколен потянулся к перчаткам. Детектив тщательно их рассматривал, поднеся близко к лампе. Глаза его расширились, потом вдруг внимательно прищурились на ладонь правой перчатки. Перчатки из превосходной лайки, отделанные замшей. Кончики пальцев, включая большой, испачканы черной пылью; посреди ладони широкая полоса.
Банколен поднял глаза, в ошеломлении неподвижно уставился куда-то в дальнюю даль, челюсть у него отвисла.
— Проклятье! — буркнул он. — Неужели возможно…
— Что, сэр?
— У меня нет оснований поверить, — бормотал про себя Банколен, — и все-таки лишь при этом могут остаться такие следы. Да, все совпадает! Даже тень совпадает! — Он резко повернулся ко мне: — Джефф, вспомните! Аль-Мульк выходил из клуба вчера вечером в этих перчатках?
— Да, — подтвердил я, — хорошо помню, да.
— Вы не заметили, правая уже была испачкана?
Я восстановил картину в памяти, вспомнил, как аль-Мульк поднял руку в смешном протестующем жесте, выставив ладонью вперед правую руку в перчатке…
— Нет, — сказал я. — Она была абсолютно чиста.
— В чем вообще дело, сэр? — поинтересовался Толбот.
— Потерпите, инспектор. Я пока не уверен в своей правоте. Аль-Мульк был в перчатках? Конечно. Вот чем они интересны. О, благословенная мода! О, истинный денди! Он был в перчатках! — Француз бросил перчатку на стол и откинулся в кресле, удовлетворенно кивая. — Нет, инспектор! Вы не услышите ни единого слова, пока я его не докажу или не опровергну, а вы, сэр Джон, угостите меня лучшим обедом во всем Лондоне… Ну, инспектор, есть у нас еще факты?
Толбот смотрел на него подозрительно, играя напряженными желваками на квадратных скулах; даже его кривой нос выражал подозрительность.
— Здесь у нас, сэр, — торжественно заявил он, — подобные вещи не поощряются… — И сразу же спохватился: — Ну ладно. Цветочная картонка…
— Кстати, — пробормотал Банколен, — что было в цветочной коробке?
— Полагаю, не слишком рискованно предположить, что цветы, — усмехнулся сэр Джон.
— Да, понятно, но кто-нибудь заглянуть потрудился?
Толбот весьма суетливо принялся резать бумагу столовым ножом. Упаковочная бумага шуршала, потом инспектор с облегчением откинулся, толкнув коробку к Банколену.
— Цветы, — объявил он.
— Точнее сказать, орхидеи, — уточнил Банколен, приподнимая коробку. — Южноафриканский сорт под названием «Золотая бабочка». Черт возьми! Это букет для корсажа!
Последовала пауза, во время которой он озадаченно смотрел на содержимое коробки.
— Значит, заказ сделал человек не светский! Я сам редко вращаюсь в обществе, но, если заказываю букет для дамского корсажа, точно знаю, что цветочник пошлет его ей. Я сам не стану его доставлять. Тут что-то не то… — Он щелкнул пальцами. — И тоже совпадает! Толбот, вы в магазин звонили?
— Да. Там помнят Этот заказ. Господин аль-Мульк позвонил вчера в начале дня и заказал букет для корсажа. Им тоже показалось странным, что он не велел посылать букет даме, просто приказал выполнять его распоряжения, черт возьми, или что-то вроде того. Говорят, голос звучал простуженно.
— И потом заехал за орхидеями?
— Кто-то заезжал. Кто — в магазине не помнят. Там только пара служащих знает аль-Мулька в лицо. Приняли за слугу. Высокий мужчина с поднятым воротником. Пришел часа в два, в два пятнадцать.
— В любом случае не аль-Мульк. М-м-м… Вы слуг на этот счет расспрашивали?
— Швейцар клянется, что в клубе подобного поручения никому не давали, если это не кто-нибудь из прислуги аль-Мулька, — ответил инспектор. — Может быть, Грэффин.
— А француз-камердинер?
— Он рано утром уехал в Париж.
Банколен кивнул с непонятной улыбкой.
— Да, — молвил он, — да. Лучше бы нам пригласить на минуточку Грэффина…
Видно, Грэффин был где-то внизу, потому что явился немедленно, как только за ним послали официанта. Был почти трезв, ворочал длинной изогнутой шеей, наимерзейшим образом похожей на индюшачью. Лицо в пятнах, руки тряслись.
— Доброе утро, джентльмены, — хрипло каркнул он. Мутные глаза взглянули на нас, опустились, снова взглянули, опять отвернулись. Он так дрожал, что зубы стучали, но старался сдержаться, изо всех сил вцепившись в сиденье стула.
— Мы обсуждаем дело, — начал Банколен, — и хотели бы кое-что выяснить…
Грэффин нервно дернул плечами, пробормотал:
— К-конечно, — и вытаращил глаза, похожие на губку. — Я… не с-совсем расположен… (Дерг!)
— Господин аль-Мульк вам, случайно, вчера не давал поручения?
— С-сэр? — вскричал Грэффин, стараясь держаться достойно, но голова невольно вертелась на шее.
— Не посылал вас к цветочнику на Кокспер-стрит?
— Н-нет. Я весь день просидел у себя. Целый день!
— Между двумя и половиной третьего?
— Определенно! Да. Я могу доказать. Официант приблизительно в это время принес полдник.
Он был до жалости беспомощным, казалось, вот-вот завопит, не спуская с Банколена остекленевшего взгляда и дергаясь.
— Я так понял, — вежливо продолжал детектив, — что вы с тех пор не видели господина аль-Мулька?