Тень Уробороса.Фарс
Шрифт:
Теперь я сидела в том же проклятущем кресле в управленческой лаборатории, я была единым целым с машиной, от которой зависело, буду я помнить или нет, воскреснет моя личность или погрузится в состояние полного идиотизма. Ненавижу машины! Ненавижу людей! Ненавижу весь этот мир!
— Постарайтесь успокоиться, госпожа Паллада! — сказал кто-то из этих тварей-врачей по внутренней связи.
А я снова рыдала и кричала, обсыпая их всех самыми грязными ругательствами, какие только выпрыгивали мне на язык из моей больной башки.
Они терпеливо ждали, когда пройдет моя истерика. Я потом поняла, что ждали. И нельзя было
Когда блокировали, ничем не гнушались, падлы!
— Вы собрались?
Я набрала воздуха в грудь и выдохнула:
— Да. Извините.
— Все в порядке. Приступаем.
— Я готова…
…И там, где было пусто словно после похода Аттилы, стали возникать расплывчатые образы, постепенно обрастая плотью, жизнью, звуками.
Мне стало хорошо. Так хорошо мне не было уже много лет…
— Мы поступили! — швыряя в меня подушкой, кричит разлохмаченная, радостная Буш-Яновская. — И ты, и я, слышишь?
Мне смешно и опять же — хорошо. На два долгих месяца можно забыть о нудных книжках, о тренингах, о преподавателях. И хорошо, и смешно одновременно осознавать себя студенткой Академии. Смешно, потому что я, анархистка по глубоким убеждениям, никогда не думала, что стану работать на государство. Смешно, потому что Полина, скрипя мозгами, ломилась к своей мечте, а я стала абитуриенткой скорее с ней за компанию и не слишком-то напрягалась, готовясь к экзаменам…
— Через месяц мы с Максимилианом улетаем на Эсеф.
Сэндэл. Интриганка, хвастушка-завирушка Сэндэл, уже писательница, уже знаменитость. Помню проводы, помню кислую физиономию посла. Он никогда не нравился мне, и я считала, что Сиди взяла его в мужья только ради будущей карьеры. И впоследствии жизнь подтвердила мои догадки…
…Мне двадцать три. Я готовлюсь подтвердить звание старшего сержанта. Для этого — год практики в Нью-Йорке с группой таких же «желторотиков»-курсантов, как и я. Полина — в Токио. Переписываемся каждый день, а когда позволяют средства, то и общаемся по приватному каналу в проекциях. Но денег никогда не было чтоб так уж слишком много…
Помню сильное, мятежное рукопожатие нашего инструктора, лейтенанта Риккардо Калиостро. Помню, как сжалось тогда, впервые, сердце от его взгляда. Это как провалиться, стоя в лифтовой кабине — все внутри подпрыгнуло, а в голове поплыло. Черт, я влюбилась в этого парня с первого взгляда! Никогда до этого, никогда потом… Тогда. Черт возьми, я не узнавала себя! И, разумеется, была с ним более колючей, чем положено быть ученице с наставником. Как только не раскусили меня ревнивые сотрудницы? И сейчас, сидя в этом кресле, я улыбаюсь, когда вспоминаю наши глупые игры…
За глаза, перед подругами, я называла его уменьшительно-пренебрежительно — «лейтенантик Карди», а про себя, как производное — «сердце мое». В шутку, в шутку, а потом дошутилась. Поймал он меня своим «лазурным» взором…
Его ироничные замечания, его грубоватая требовательность, сменяемая искренней симпатией к нам, — все нравилось мне в нашем инструкторе. А он, как я потом узнала, и не замечал этого. Пока не дошло до работы с энергиями.
Ведь это «лейтенантик Карди» стал моим крестным, открыв меня как «провокатора». Сам он служил в специализации «аналитик-оперативник» и обладал дополнительными качествами «ролевика», но почуял во мне привкус иных возможностей.
Но соединил нас ежегодный праздник — показательные выступления управленцев. К нему начинали готовиться за месяц или за два до срока. Постоянные изнурительные тренировки, отработка сценария до автоматизма, общее творчество при составлении этого самого сценария. И на «показухе» мы блеснули!
Карди изображал убитого оперативника и валялся под ногами у нашей отбивавшейся группы. А я скакала рядом, демонстрируя возможности «провокаторов» (хотя, положа руку на сердце, скажу, что тогда еще очень смутно представляла себе принципы их работы). Пользуясь тем, что все звуки, транслируемые для публики, в первом акте выступлений были записаны заранее, «убитые» и «раненые», лежа без всякого дела на песке арены, вовсю балагурили, ржали и отпускали всяческие шуточки по поводу «еще живых». Наш лейтенант нарочно выбрал для себя роль управленца, выведенного из строя сразу после начала боя: это позволяло ему потом разбирать поведение каждого в отдельности. Но и он дурачился не меньше своих коллег.
Я исполняла роль шпиона-провокатора, деструктурирующего группу Карди изнутри. И вот когда я в очередной раз воздействовала на сознание находящейся неподалеку Лиды Будашевской, то услышала оклик наставника:
— С ума сойти! Фаина! Не надевай больше короткие юбки на выступления!
Каким-то чудом я не сбилась и не сбавила темпов. Вот было бы потехи: смеющийся «провокатор» в разгар боя!
А Карди продолжал «провоцировать провокатора»:
— Ч-черт! Я сейчас ослепну! Ты всегда носишь кружевное белье, Паллада?!
Я случайно наступила на его пальцы. А вот двигаться ему было нельзя, поэтому лейтенант только присвистнул сквозь зубы от боли.
— O'key, o'key! Пусти! — простонал он.
— Будешь еще меня «раскалывать»?
— Да упаси меня боже!
Только после этого я неспешно переставила ногу.
Кстати, тогда мы заняли третье место. Из возможных четырех. Четвертое обычно занимал полицотдел. Это была первая и последняя «показуха» в моей карьере.
Своими дурацкими замечаниями Карди добился того, что разбудил во мне ненужные фантазии. Ведь среди управленцев ходила давнишняя двусмысленная поговорка: «На работе работай, а не спи!» А мы стали встречаться, не афишируя, конечно, отношений. Ни мне, ни ему не нужна была огласка. Любопытные все равно догадались — в женском коллективе мало что скроешь.
Это были самые лучшие и самые сумасшедшие дни и ночи, сколько себя помню. Жизни в нем было на двоих, он заражал меня собой. И я «болела» Карди, а он… кажется, и он «болел» мною ничуть не меньше…
Однажды он взял меня за руку и потащил в космопорт. На все мои вопросы лейтенант отвечал шутками, доводя меня ими до белого каления.
Тогда я впервые увидела Главный Компьютер Содружества. Наш челнок вышел на орбиту.
Огромная Луна восходила из-за края похожей на блюдце Земли под нами. Я пыталась разглядеть очертания Северной Америки, из которой мы стартовали всего час назад. И не могла. Завитки облаков, похожие на крем, небрежно размазанный по голубой глазури торта, закрывали материки, и в прогалинах виднелась только поверхность океанов, освещенная косыми лучами прячущегося Солнца.