Тень ускользающего счастья
Шрифт:
И только бабушка, со свойственной ей добротой и наивностью, надеялась на лучшее. Она верила в то, что рано или поздно скорбь по погибшему малышу отпустит сердце её невестки, и любовь к Прему излечит её душевные раны. Сония должна воспрянуть к новой жизни и вновь возжелать стать матерью. Бабушка верила в то, что вскоре Сония будет благословлять каждый прожитый день, обнимая своих детей, и радоваться каждой ночи, обнимая любимого мужа.
Вскоре Прем пришёл в себя от пережитого и попытался вытянуть из депрессии жену. Прем стал разделять чаяния бабушки. Он тоже надеялся на то, что Сония вскоре почувствует вкус к жизни, а пока он старался поддерживать ее, как только мог. Он вывозил её на длительные прогулки в парк, старался вести себя весело и непринуждённо, давая знать, что жизнь продолжается, и что в ней не должно быть места скорби и печали. Но все его попытки развеселить Сонию заканчивались провалом. Девушка оставалась мрачна и печальна, часто плакала и смотрела на мужа с такой болью, от которой у него сжималось сердце.
Если раньше спальня была для счастливых влюблённых райским уголком на земле, где они могли наслаждаться близостью друг друга, то теперь эта комната стала зоной печали. Сония ложилась на краешек кровати и, свернувшись калачиком, лежала безучастная, будто Према вовсе и не было в этой же постели. Ему не оставалось ничего другого, как заботливо накрывать её одеялом, а самому лежать, глядя в потолок.
Но долго так продолжаться не могло, и в одну из таких ночей Прем решил нарушить одиночество любимой. Он решительно сгрёб её в охапку, не взирая на протест супруги, и крепко прижал к себе, вдыхая аромат шелковистых волос.
– Сония, ну зачем ты наказываешь так и меня и себя? Вот уж месяц, как тебя выписали из больницы, а ты всё ещё ведёшь себя, как чужая. Если бы я не знал тебя прежнюю, то подумал, что ты - осколок айсберга, не способный жить и радоваться жизни.
– Отныне это так и есть, - прошептала девушка, глотая слёзы. – Та прежняя Сония, которую ты знал прежде, умерла вместе со своим ребёнком. И никому на всей земле не подвластно воскресить ту беззаботную и счастливую девушку, коей я была тогда.
Прем судорожно втянул воздух и резко выдохнул. Он не смог сдержаться и уже в следующее мгновение прервал поток её горьких слов своим поцелуем. Он почувствовал, как напряглось тело девушки, и упрямые кулачки застучали в его грудь, силясь отогнать. Но Прем не собирался выпускать жену из объятий и его иступлённый поцелуй заставил потерять голову не только его, но и Сонию. Вначале она старалась высвободиться, но вскоре её попытки становились менее упорными, а затем и вовсе прекратились. Сония тихо застонала в руках любимого, наслаждаясь каждым прикосновением его губ, его рук, его тела. Она слишком долго корила себя за ненамеренную подлость по отношению к Радже, и вот теперь все эти укоризны внезапно канули в небытиё. Девушка оставила мысли о совести и долге, и позволила себе забыться в объятиях любимого мужчины. Того самого мужчины, ради которого она жила, ради которого дышала, и ради которого готова была умереть.
От его поцелуев кружилась голова, и сердце бешено колотилось, заглушая возбуждённое дыхание и все стоны, раздававшиеся в тишине полночной спальни. Его руки, такие нескромные и сильные, своими ласками довели Сонию до беспамятства. Его крепкое тело приятной тяжестью навалилось на неё, придавив к постели. Безумство любви соединило не только два истомлённых и изголодавшихся друг по другу тела, но и две отчаявшиеся души, так долго страдавшие от разлуки.
Эта ночь дала понять Сонии, что она не сможет жить без Према. И никакие узы другого брака, о котором она ничего не помнит, ни ребёнок, с которым она даже не знакома, не заставят её разлучиться с Премом. Он, и только он один на всём белом свете, является смыслом её жизни. И, да простят её Боги, ей всё равно, что где-то на этой земле есть ребёнок, которому она приходится матерью. Она не виновата в том, что ничего не помнит о своей любви к дочери. При мысли о девочке, Сония понимала, что ничего не испытывает к ней. А её любовь к Радже так и не проснулась в сердце Сонии. Для неё он как был другом, так и остался им.
Чувство долга и совести повелевало ей принять с покорностью свою карму и оно же велело ей ухаживать за больным мужем, прикованным к инвалидному креслу. Но другое чувство – чувство безумной любви, уносило её на крыльях страсти в долину счастья, откуда она не хотела возвращаться. Да, пусть это будет её непростительный грех! Она согласна искупать его всю свою жизнь. И даже если ей придётся расплачиваться за него в последующих семи рождениях, она всё равно не желает расставаться с Премом. Если её вынудят разлучиться с ним, то лучше она добровольно взойдёт на погребальный костёр, но она не сможет быть женой Раджи. Она просто не сможет.
Солнечное утро, пришедшее после безумной ночи любви, подарило Сонии не только ощущение счастья, но и уверенность в том, что наступило время поговорить с Раджой. Она не могла больше видеть его наигранную весёлость, с которой он пытался говорить с ней, сталкиваясь в зале. Раджа был очень хорошим парнем, и не заслуживал того, чтобы Сония избегала общения с ним. Ни он, ни она не виновны в том, что произошло. Теперь оставалось только лишь найти выход из положения.
Манну был прав: в тот момент, когда душевные травмы были свежи и кровоточили, нельзя было вносить решающие корректировки в жизнь. Если бы тогда Сония не послушалась Манну, и рассказала бы обо всём Прему, то всё кончилось бы весьма плачевно. Она рассталась бы с Премом, а он, как и предсказывал Манну, мог с головой уйти в вертеп безрассудства, дарующий сомнительный душевный покой. Сония какое-то время пожила бы с Раджой, а после, не выдержав общества нелюбимого мужчины, забрала бы дочку и ушла в неизвестность.
Такая перспектива была не из радостных, а потому являлась нежелательной. Сония ещё раз мысленно возблагодарила Манну за его своевременный и дельный совет и пошла к Радже, чтобы внести ясность в их отношения.
Робко постучав в дверь, девушка вошла в полутёмное просторное помещение. Раджа, видимо, в меру того, что с ним произошло, перестал радоваться солнечному свету, и держал окна постоянно зашторенными, из-за чего его комната больше походила на берлогу.
Он приветствовал дорогую гостью добродушным кивком головы, и, закрыв читаемую книгу, выехал из-за письменного стола. Сония, хоть и была настроена решительно, но сейчас почувствовала некую неловкость от предстоящего разговора. С чего начать? Что сказать? Да и вообще, куда деть глаза, которым было стыдно смотреть в бездонно-карие добрые глаза красивого парня.
Первая мысль, посетившая девушку, свелась к тому, что вовсе неудивительно, что раньше она любила его. Парень был, и, правда, невероятно хорош собой. Впрочем, это должно было означать, что их совместная дочь, наверняка, настоящая красавица. Фото девочки, виденные Сонией, подтверждали это.
– Привет! – улыбнулся он, подъезжая к Сонии поближе. – Чем обязан такому неожиданному визиту?
– Да вот решила навестить тебя, а то из-за моей депрессии мы с тобой почти перестали общаться.
Парень согласно кивнул и суетливо осмотрелся, решая, куда бы усадить посетительницу. Но Сония сама разобралась с этим вопросом, сев на край кровати.
– Я рад, что ты пришла, - Раджа расплылся в счастливой улыбке, не смея свести глаз с любимой девушки.
Он бы отдал всё на свете, лишь бы она жила с ним. Ему не нужно было ничего другого, только держать её в своих объятиях. К тому же, ни о каких интимных связях при совместной жизни не могло быть и речи в силу физического состояния Раджи. Но ему хватило бы её общества, её улыбки, её тепла. Раджа уже начинал сожалеть о том, что не признался изначально в том, что Сония его жена. Но теперь было поздно менять что-либо. Слишком поздно…
Сония замялась, не зная с чего начать разговор. Это было очень нелегко, если не сказать, что просто невозможно. В какой-то момент у неё и вовсе возникла мысль, что, может, лучше обойтись без откровений, но другая мысль, в которой фигурировала её дочь, не дала возможности Сонии уйти от разговора.
– Раджа, расскажи мне, пожалуйста, как ты жил до аварии? – без обиняков спросила Сония, надеясь, что рассказ Раджи позволит ей вспомнить хоть что-то из их общего прошлого.
– Хм, - протянул он, - даже и не спрашивай. Из нашей троицы я самый непутёвый. Прем – адвокат, Манну – доктор, а я – бывший контрабандист! И как только Прем не упёк меня за решётку? А ведь мог, ещё и как мог!