Тень воина
Шрифт:
Он сунул шкатулку за пазуху и достал оттуда один из колдовских горшочков. Раскрыв глаза Комар смотрел на него, ожидая колдовства, что размечет решетки, но атаман распорядился по-своему. Подержав горшочек, он вернул его назад, за пазуху.
"Не захотел, видно, на такую малость колдовство тратить." - подумал Комар, переживая дурную радость от того, что это Ерпил стоит там, а не он.
– "Ну конечно… Таких как Ерпил много, а колдовство - одно…" Ерпил тоже понял, что это значит, и в страхе попытался протиснуться сквозь прутья, но ничего у него не вышло.
– За что я тебя люблю, дурака, так это за доверчивость.
Разбойник стиснул зубы. Черниговский князь - не Журавлевский Круторог, лютовать понапрасну не будет, но и особенной любовью к разбойниками он тоже не отличался. Убьет или искалечит. Что ж… Видно Судьба…
Страх пробежал по лицу, превращаясь в тупую покорность.
Атаман усмехнулся.
– И за преданность, конечно.
Сгрудившиеся позади разбойники слушали разговор, гадали, как поступит атаман, правда голос никто не поднимал. Мазя посмотрел на них обернувшись, ухмыльнулся отечески.
– Ну, что встали? Лом сюда давайте…Вызволять будем нашего товарища, что себя не жалея, геройски в западню попал.
Все разом облегченно заулыбались. Вот оно, оказывается как! Кто-то передал атаману лом, теперь понятно, зачем захваченный с собой, а Мазя сунул его между железными прутьями, и ухнул. Железо хрустнуло, на пол, словно спелые желуди с дуба, посыпались заклепки и тут, как будто именно этого они и ждали, стена слева от ниши раздвинулась, и оттуда с железным звоном выпрыгнули люди.
– Дождались!
– в голос выругался Мазя. Он прыгнул в сторону. Времени, чтобы выхватить меч у него не было, и он отразил первый удар ломом. Те, кто сидел в засаде, вознаградили себя за долгое молчание яростным воем. Комната сразу стала тесной, наполнилась звоном, криками. Добавил своего и Ерпил, что с воплем протискивался в щель. С боков к нему уже бежали двое, и он вертел головой, соображая, успеет уйти целым, или нет. Мазя прыгнул к левому, а Комар, ухватился за ворот и потащил товарища на себя, помогая продавиться между прутьями. Страх сделал его скользким. Зацепившись за обломок железа, он беззвучно - треск рвавшейся материи заглушило молодецкое уханье атамана и грохот сталкивающегося друг с другом железа - протискивался на свободу.
Мазя взмахнул ломом, и княжеские дружинники, не желая попасть под удар, попятились. С гордостью за атамана Комар подумал, что такого удара ни один доспех не выдержит. Лом, словно замороженная колдовством струя воды летал слева направо. Вот он, атаман, рядом, а поди возьми его…
– Назад!
– заорал Мазя, перекрикивая звон и уханье.
– Назад, уходим.
Позади скрипнули двери, но разбойник даже не обернулся. Слава Светлым Богам за спиной были только свои. Комар отшвырнул в спасительную темноту Ерпила и встал позади атамана, стараясь не попасть под всесокрушающее железо. Тот почувствовал его и скомандовал.
– К двери!
Из-за атамановой спины Комар в последний раз оглядел комнату.
Атаман дважды взмахнул рукой, и что-то бросил в темноту по обеим сторонам от себя. В полутьме сухо треснуло, и комната заполнилась дымом. Оттуда, из дыма, послышались проклятья, и Комар, к немалому своему облегчению, понял, что и тут колдун не обманул, что колдовство у него оказалось зрелым, правильным.
Опережая остолбеневших дружинников, разбойники дружно бросились к двери.
А и правда, что тут делать? Делать тут больше было нечего.
Можно, конечно, было подраться, показать храбрость, но кому ее тут было показывать, храбрость-то? Дурням, что не смогли устеречь то, что им приказано было стеречь пуще глаза? Или самим себе? А зачем? В своей удали никто из разбойников не сомневался, да и дружинники, пожалуй, в храбрости ночных гостей тоже. Это ведь у разбойников хватило смелости прийти ночью в княжий терем и украсть не абы что, а именно то, что заказывали, а не у дружинников, тем более что как раз дружинников-то княжьих разбойники в своем логове что-то не видели…
Нет, по всему выходило, не нужна была драка разбойникам.
А вот княжим дружинникам она была бы кстати - нужно же было показать князю, что не просто так упустили сокровище, а после битвы, где врагов было столько, что и не перечесть и что не проспали они сокровище, а защищали его до последнего и только после неравной схватки, усеяв всю горницу трупами…
Атаман бросил лом прямо в дым и, не глядя, попал или нет, побежал к двери. За его спиной вскипели азартные крики, ругань, кто-то упал, покатился по полу. Комару даже показалось, что кто-то из дружинников, повредившись умом от горя, рассмеялся, но и ему и атаману уже было все равно.
Товарищей видно не было. Ноги их гремели впереди, а кроме топота ног, слава Богам, оттуда ничего не слышалось. Не хватило, видно, ума у здешнего воеводы правильно людей расставить. Дурак, видать воевода-то. Дурак. Увалень… Другого имени такому и не подберешь… Раз своего ума нет, то чужим всю жизнь не пропользуешься. После горницы, освещенной факелом, в переходе было темно, но бежалось без страха - впереди этим путем уже пробежали товарищи, а спину прикрывал сам атаман. Слева сквозь непроглядную тьму вспыхнула тонкая, с мечевое лезвие полоска.
Дверь… Вроде та самая.
Комар плечом поддал ее и следом за створкой влетел в темноту, наполненную сдерживаем дыханием. Атаман заскочил следом, едва не сбив с ног.
– Ну!
Комар опомнился, навалился на дверь и захлопнул ее за атамановой спиной. Не тратя лишних движений, Мазя ударом кулака выбил притолоку и подпер ею дверь. Быстрым взглядом он обежал комнату. Можно было бы и тут пошуровать - богато, все же жил князь Черниговский, на все комнаты у него добра хватало, но не до этого сейчас было. Ноги бы унести с тем, что в руки попало.