Тень воина
Шрифт:
Воля мельника
В Сураву ратный отряд входил во всей своей грозной красе. На гребне холма, перед спуском, Захар приказал пустить коней и овец вниз — куда они из долины между лесом и болотом денутся? Обоз составили в общий поезд, вожжи первой телеги накинув на луку седла одного из ратников. Мужчины расхватали рогатины, надели вместо шапок шлемы, скинули налатники и двинулись по дороге.
Селяне уже сбегались к воротам — трудно было не понять, что случилось, когда неведомо откуда появляется богатый табун и выходит из леса огромная отара. Рать неспешным шагом двинулась по дороге, миновала валун, вышла
К своим мужчинам с криками кинулись жены, дети. Две незнакомые ведуну девицы ухватились за стремена Одинца — это были не сестры, и уж точно — не Людмила. Но вскоре появилась и она, в темной душегрейке поверх сарафана и темно-зеленом платке на волосах. Подбежала к сыну, отпихнув одну из девиц, погладила по ноге, заглядывая в лицо. Но он, балбес, гордо таращился прямо перед собой, пытаясь олицетворять мужество и неколебимость. А женщина отступила, глаза ее забегали, остановились на Середине. Она облегченно вздохнула, низко поклонилась, приложив руку к груди.
— Сейчас разъедемся, — негромко сообщил Захар. — Коней своих оставим, броню скинем, да сюда вернемся, скотину разберем. Я детей пошлю дрова заготовить, тризна с тебя. Согласен, воевода?
— Само собой, — кивнул ведун.
— Да, и хан твой в моей повозке вместе с юртой катается.
— Сделай доброе дело, Захар, пусть он еще пару дней у тебя побудет. А то я за себя не ручаюсь. Потом поможешь мне кару для него устроить. Договорились?
— Добро, — кивнул старшой. — Токмо не затягивай.
Они въехали в ворота, отвернули в разные проулки. На то, чтобы снять с себя броню и завести лошадей в конюшню, ушло несколько минут. Еще столько же — чтобы обнять Третю, потискать в объятиях сестру. Ведун с Одинцом вместе вышли из поселка, забрали из оставленных повозок свои, пошли на поле снова.
— Ну, Челкач, — приветствовал Одинца старший, — ты у нас оберегом был, у тебя и глаз должен быть верным, поворачивайся к полю спиной. Чьи кони?
Коля и Трувор — захаровские пострелята, как раз отделили от табуна трех коней.
— Это… Твои!
— Быть по сему! Лада, ты где? Гони их к нам на двор. А это чьи?
— Проскури.
Как и дележ дувана, процесс распределения коней вызвал всеобщий интерес, каждая тройка, уходящая к новым хозяевам, провожалась радостными криками. Себя Одинец назвал последним, заполучив пару чаграевых кобыл и саврасого мерина. Потом точно так же разошлась по рукам отара — с помощью сестры и брата Людмилин сын угнал себе на двор пятнадцать овец.
Там через щель над дверью бани уже вовсю шел дым, предвещая парную и сколько угодно горячей воды — но сегодня путники не спешили смыть с себя грязь после долгого пути. Одинец с восторгом рассказывал, как он рубился одной рукой, иногда прикрываясь древком Челки, как едва не погиб от меча половца, но отделался покалеченной рукой, как удар краем меча в ухо едва не снес ему половину головы — и даже не замечал, как постепенно каменеет лицо его матери. Однако он не просто рассказывал — здоровой рукой он распускал узлы, стягивающие рухлядь на доставшемся в качестве трофея возке. Наконец кожаный полог сполз. Олег увидел большую груду половецких халатов, не меньше
— Да помогите же! — взмолился уставший Одинец.
Олег, не мудрствуя лукаво, прихватил от стены конюшни оглоблю, оперся ею в халаты, толкнул, сбрасывая всю кипу на землю. Небрежно отметил:
— Сойдут попоны сшить.
Потом подхватил один из ковров, раскатал. Девчонка пискнула, наверное, впервые увидев столь яркий рисунок из неведомых цветов.
— Нравится? — Она закивала. — Ну, так давай на стену повесим. И красиво, и дуть будет меньше. Давайте, таскайте да на полу расстилайте. Пусть проветриваются, а то моль сожрет.
Через полчаса изба Людмилы стала напоминать чертоги шамаханской царицы: разноцветные ковры с коротким плотным ворсом закрывали весь пол, висели на стенах, прибитые к растрескавшимся бревнам деревянными щепами, выстилали топчан и полати. Помимо красоты, ковры скрадывали шумы, поглощали эхо — и теперь каждое слово, каждый шаг звучали в избе вкрадчиво и таинственно, словно в сказке.
Кроме того, среди рухляди нашлись две связки лисьих шкур, несколько шапок разных форм и размеров, несколько пар детских меховых штанов — и в конце концов, при виде преобразившегося дома, при виде детей, щеголяющих в соболиных треухах и беличьих колпаках, даже Людмила смягчилась, и глаза ее наполнились радостью.
— Всё, ратники, в баню выметайтесь, а я вам пока стол накрою, как на праздник положено.
— Идем-идем, мама, — согласился Одинец. — Токмо как же я с лубьем-то?
— Как все, — пожал плечами ведун. — Старую одежду придется срезать, новую поверх лубка натянуть. Ну, и не мыть пока правую руку, только тело споласкивать…
Они вышли на улицу. Паренек сразу потрусил к баньке, а ведун остановился, прислушиваясь к странному звуку. Среди радостного разноголосого гомона, несущегося со всех сторон, резким перепадом отличался протяжный однотонный вой, лишь иногда прерываемый всхлипываниями. Совсем неподалеку плакала женщина. Одиноко и безнадежно. Похоже, в чей-то дом вместе с богатой добычей пришла и тяжкая, непоправимая беда.
К небогатому святилищу Суравы участники похода собрались только в полдень. Прочие деревенские остались у ворот, издалека наблюдая за таинственным обрядом прекращения войны.
Несмотря на мороз, все воины — и здоровые, и раненые, — юные и зрелые мужи были обнажены по пояс, шли безоружные, сжимая в руках по толстому жгуту соломы. Только Олег нес священные атрибуты войны и победы — чашу из черепа древнего латинянина и несущую свежие зарубки на древке Багряную Челку. Перед валуном, на поле их уже дожидалась высокая поленница, на которой покоились Малюта, Лабута, Путята и еще один сельчанин. Вокруг стояли еще несколько составленных для костра поленниц.
Ежась от холодка, Середин остановился в четырех шагах от Велеса, взглянул на его снежную шапку и подумал о том, что старику, должно быть, тоже не жарко. Тем временем из-под валуна выбрался волхв в сопровождении мальчишек, вооруженных деревянными вилами. Он подошел к Олегу, сурово потребовал:
— Говори!
— Я пришел вернуть великому Велесу его обереги, которые смогли сохранить нашу рать в тяжелом походе и позволили добиться небывалой победы над злобным врагом, — склонив голову, протянул ведун чашу и Челку.