Тень ястреба. Сага призрачных замков
Шрифт:
Бессвязные слова начали срываться с его губ, но какая-то часть сознания еще не угасла, и Кейн плотно сжал зубы, помня о том, что он не должен ничего говорить. Впереди себя, среди медленно плывущих в танце колонн, он смутно увидел фигуру на высоком троне. Он должен указать на нее, Кейн это знал, но рука не слушалась; она стала такой же тяжелой, как и весь этот храм. Соломон еще сильнее сжал зубы, почувствовав во рту привкус крови, и с невероятным усилием все же поднял руку, указывая на короля.
Едкий дым застилал ему глаза, проникая,
Превозмогая себя, Кейн поднял руки, но силы почти оставили его, и больше он ничего не смог сделать.
По залу пронесся гул, в котором слышались страх и разочарование. Похоже, Соломон Кейн не оправдал надежды тех, кто привел его в храм. Ему стало невыносимо горько от мысли, что он вновь может стать невольным виновником чьих-то страданий, и его руки судорожно дернулись, ладони раскрылись — Кейн увидел, как они указывают на темную фигуру сидящего на троне.
И тут раздались крики ликования и победы. Лабаши отшвырнул в сторону жаровню, и к Соломону стало возвращаться нормальное зрение. Он увидел, как жрец, пятясь, спрятался за колонну, а Ашшур-расараб продолжал неподвижно сидеть на троне. Но когда Лабаши обратился к нему командным тоном, Ашшур-рас-араб поднялся на ноги. Он указал в сторону Кейна, и в глазах его зажглась дикая ненависть. Растолкав своих приближенных, он выхватил у одного из них меч и бросился к Кейну.
Лабаши был слишком далеко, чтобы попытаться остановить его, но тут один из солдат короля, находившийся ближе всех к трону оракула, вонзил копье прямо в грудь Ашшур-рас-араба. Брызнула кровь, и король рухнул к ногам каменного идола, будто сам принес ему себя в жертву.
Сознание Кейна почти прояснилось, и он вспомнил, что сделано еще не все. Подняв руки, он указал на Лабаши, затем сделал жест, означающий восхождение на трон. Под радостные возгласы два аристократа надели на голову Лабаши золотой венец, а в руку вложили золотой скипетр.
Но прежде чем Лабаши взошел на трон, он приблизился к Кейну и освободил его. Пошатываясь, Соломон поднялся на ноги и поприветствовал нового короля, затем обратился к солдату, говорящему на банту, с просьбой подыскать ему место для отдыха.
Но тут дорогу ему преградила Сидури. Только что она перешептывалась о чем-то со своим поклонником, которого звали Пузур.
— Ты не должен покидать нас! — горячо заговорила она. — Нам еще может понадобиться твое могущество. Ты наш оракул!
Кейн понял, что девица преследовала какие-то свои цели, но ни секунды не колебался.
— Нет! — сказал он. — Я сделал все, о чем меня просили.
Лабаши тем временем сел на трон и отдал какой-то приказ. Переводчик сообщил Кейну:
— Король велит отпустить тебя.
Глаза Сидури вспыхнули яростью. Выхватив кинжал, она бросилась к Кейну. Лабаши что-то крикнул, и двое солдат попытались схватить ее за руки и отобрать кинжал, но она вырвалась от них, вновь устремившись к Кейну.
Вдруг из-за колонны с искаженным от ужаса лицом на нее прыгнул Пузур. Он взмахнул мечом, и Сидури, обливаясь кровью, рухнула на каменный пол. Пузур отбросил в сторону окровавленный меч и уставился на бездыханное тело девушки безумными глазами. В храме воцарилась гнетущая тишина, нарушенная лишь шагами Лабаши, который подбежал к сестре и упал перед ней на колени.
Когда он поднялся, гнев и ярость в его глазах сменились глубокой печалью. Он резко оттолкнул Пузура, но удержал солдат, которые, выхватив мечи, собирались броситься на него. Солдаты подняли тело Сидури и понесли его; Лабаши последовал за ними низко опустив голову.
В эту ночь Соломон Кейн спал в доме Лабаши на широкой мягкой кровати — впервые за много дней, — но ему почему-то не спалось. Он думал о недавних кровавых событиях, о Сидури и ее женихе. Возможно, она собиралась сделать Пузура королем, но тот в последний момент не выдержал ее коварства…
На следующий день Кейн покидал город с легким сердцем. Проделав знакомый путь по плато, он спустился к равнине. Пройдя ее почти до середины, англичанин оглянулся, но города не было видно, — как будто он всего лишь приснился. Кейн словно очнулся от тяжелого сна, навеянного смутными древними легендами об Ассирии. Он повернулся и вновь зашагал вперед, подставив лицо солнцу, навстречу живому миру.
ЯЗЫЧНИК
Язычник
Когда я был мальчишкой, в нашем маленьком городке на западе Техаса жил всем известный пьяница по имени Том Харпер. Совсем дремучий парень, напрочь лишенный какого бы то ни было образования, отпрыск старинной, но обедневшей семьи с юга, он прямо-таки родился с неутолимой страстью к маисовой водке.
Я помню, как однажды летом у нас в городе проходило религиозное сборище, а в те дни в тех краях религиозные сборища были настоящим событием! Люди приезжали издалека, привозили с собой еду, оставались на весь день, а порой и на ночь.
Встреча была в самом разгаре, и брат Раддл,— кстати, все имена здесь вымышленные — взывал к грешникам, дабы обратить их на путь истинный. Хор с воодушевлением пел Аллилуйю, старейшины расхаживали взад-вперед, бросая косые взгляды на неспасшихся, брат Раддл размахивал руками, и тут случилось это!
— О грешники, одумайтесь! Одумайтесь! Завтра может быть слишком поздно! Одумайтесь! — изрекал брат Раддл. Таким голосом проповедники обычно доводят необращенных до самоубийства.
Вдруг мощное соло брата Радцла прервал пронзительный, режущий ухо возглас: