Тень
Шрифт:
– Шт-что это было? – Он постучал по голове, пытаясь восстановить слух.
– Убью гадёныша! – Бульдог рванул рубашку, избавляясь от тугого воротника. – Ну, чё встали? Гаденыш опять рухнул! – Кладовщики бросили всё и припустили на скрип. Тэра двинулась следом.
– А ну стоять, тварь кудластая!
Девушка замерла. Развернулась и наткнулась на взбешенного босса. Кулаки сами собой сжались – сколько можно?
– Я предупреждал… Предупреждал?!
– Что?… Уволишь? – Изумруды глаз смотрели с вызовом. Пунцовый от гнева Бульдог начал брызгать слюной:
– Я тебя
– Мёртв-ёртв-ёртв! – разнесся вопль старика. – Босс, Ремень мёртв-ёртв!
– Убью-у-у, стерва! – Бульдог ринулся к ней.
Тэра вскипела. Гад сам виноват и всё пытается спихнуть на неё. Маленький кулак свистнул, порождая черную молнию комбинезона, и Торопыжка брезгливо отскочил от треснувшего под боссом стола. Монеты со звоном прыснули в стороны.
– Ты-ы-ы! – Нос Бульдога превратился в кровавое месиво. – Тны-ы-ы!
Пантера выпрямилась. Сверкающий взгляд. Сжимающиеся кулаки.
– Ты-ы-ы! – стол скрипнул под тяжестью босса и Бульдог рванул вперед, чтобы вновь отлететь.
Тэра снова выпрямилась и потерла кулак. Тихую ругань вокруг погрузчика перекрыло спокойное:
– Я увольняюсь.
Торопыжка посмотрел на пускающего из носа кровавые пузыри босса, гордо стоящую над ним девушку и та нервно встретила спокойный взгляд серых глаз. Программист тихо сказал:
– Знаешь, порой мне кажется, что ты здесь единственный настоящий мужик.
Между повеситься и застрелиться
Тэра влетела в жилой сектор, гордо миновала пустую столовую и приложила палец к двери каюты. Вокруг расплылось синее пятно. Дверь пошла рябью и от пальца растянулась овальная дыра.
– Свет. – Обшарпанная комната тускло окрасилась ненавистным цыпляче-жёлтым. Сдерживая дрожь в голосе, девушка шагнула внутрь крохотной комнаты и дыра за спиной сомкнулась.
Тэру трясло.
Трясло от злости.
– Чёрт! – содрала с запястья сервисный компьютер, швырнула в стену.
Трясло от досады.
Трясло от всей этой грёбанной безысходности.
– Чёрт!
Она осмотрелась. Ни узкая кровать, ни кресло не подходили для мести.
– Чёрт-чёрт-чёрт. – под рукой оказался кубик стереопроектора. Рывок. И кубик свистнул к стене. С яростным хрустом осколки брызнули в стороны. К маленькому терминалу, к обиженно взвывшему зеркалу.
– Зара-аза-а-а-а. – на ресницах сверкнула первая слеза. – Ну как же та-а-ак?
Сдавленный вопль не относился ни к проектору, ни к разбрасывающим по каюте цыпляче-жёлтые зайчики осколкам зеркала. Просто на душе скопился отвратительный комок чувств, мерзости и подлости последних семи месяцев. Она села на кровать, нашарила трясущейся от накативших эмоций рукой подушку и прижала. Слезы катились к подбородку. Подрагивали на его остром кончике и срывались на белую ткань. Тэра чувствовала свою вину: не нужно было пускать Ремня наверх. Не нужно. Ей хотелось завыть и опухающее от слез лицо уткнулось в подушку в который раз за последний месяц. Через сдавленный вой прорвалось всхлипывающее: как же?… Тело в черном комбинезоне содрогалось. Минуту ли,
Всхлипывания прервал тихий стук.
– Тэра?
Похоже, принесло Торопыжку, но видеть его не хотелось. Никого не хотелось. Девушка хотела прижаться к тому, кто поймет. Обнимет, защитит.
– Тэ?
Но чтобы единственный, кого она хотя бы с натяжкой назвала другом, увидел ее такой? Не грозной Пантерой… Заплаканной…
– Тэ, ты здесь?
– Уйди… Оставь меня. – за дверью помедлили. – Уйди. – звуки шагов медленно побрели вдоль коридора, а Тэра снова ткнулась в подушку. Погрузилась в себя. Минута, другая… Тишина принесла в душу опустошение. Мысли ушли. Чувства выли на задворках… И вдруг кто-то коснулся плеча.
– Тэра.
Её подбросило. Никто! Никто не мог войти в эту каюту кроме неё. Сердце прыгнуло. С визгом девушка отлетела прочь от неизвестной опасности. Замерла, прикрываясь подушкой.
– Это я.
Огромные от ужаса заплаканные изумруды высунулись из-за перепачканной масляными полосами подушки. Рядом с кроватью стоял Торопыжка. У рубашки под сиреневым пиджаком ворот-стойка расстегнут. Серые глаза невозмутимо смотрят на девушку.
– Ш… Что ты тут делаешь?!
– Я подумал, тебе не стоит оставаться одной.
– Ты подумал…
– Да. – его серые глаза были печальны. – Можно? – неуверенно ткнул на кровать.
– Ты подумал… Как ты сюда попал?!
Программист сел. Расстегнул пиджак и замер. Взгляд рассеянно блуждает по каюте.
– Я же администрирую всю систему. Забыла?
– И? – прикрываться подушкой уже не хотелось.
– Могу попасть куда захочу.
– Вот чёрт. – плечи в черном комбинезоне поникли. Измазанная подушка упала на холодный пол. Девушка всхлипнула, видя, что обычно веселый программист тоже не в себе. – Как же это, Торопыжечка?… Как… Как же так?…
Этот вопрос не давал покоя. Она присела рядом. Черные кудри скользнули на сиреневое плечо. Слипшиеся от слёз ресницы блеснули цепляче-желтым.
– Я уволилась.
– Видел… Босс до сих пор не расстаётся с подписью.
– А Ремень… Ремень, Торопыжка…
– Жив.
Тэра замерла.
– Что?
– Жив он.
Девушка вцепилась в мягкие лацканы пиджака. Дернула.
– Что ты сказал? Жив?
Торопыжка всмотрелся в напряженно-просящее заплаканное лицо. Нашел молящие глаза. Кивнул.
– Да жив, жив.
На взрыв эмоций сил уже не осталось. Тэра выдохнула и прижалась к груди друга. По щекам катились слезы радости, а он продолжал, под всхлипывания поглаживая черную гриву:
– В коме он. Мальчики перетащили в медицинский модуль. Две недели пролежит, везунчик. Бульдог рвет и мечет.
– Чёрт с ним.
– Как сказать. Он же пожадничал и модуль один, так что шнобель свой подправит не скоро.
– Чтоб он сломался. Так пусть… ходит, плешивый урод… Ему… Ему пойдет. – она снова прижималась к груди друга. Он гладил черные кудри. Она всхлипывала, – завтра… заставлю прописать увольнительную в… в системе.