Теневая лампа. Книга четвертая
Шрифт:
— Вы тут поговорите, а я выйду ненадолго, — сказал он. Выйдя на улицу, он пошел через площадь. Некоторые торговцы уже закрывали свои прилавки и собирались отправляться по домам, но вокруг еще хватало покупателей и продавцов, все что-то продавали, что-то меняли. Завернув за угол, он увидел Энгелберта, тот как раз уходил в переулок с сумкой на плече; он напомнил Киту Санта-Клауса, совершающего обход. Кит окликнул его и даже рукой помахал, но пекарь уже ушел.
Кит лениво рассматривал товары на прилавках и думал о том, каким важным достижением человеческой мысли явилось простое долото. В племени Речного Города даже простая пила была бы чудом техники. Взять пилу, мешок с гвоздями и пару молотков, и смотаться обратно в Речной Город… там его чудотворцем сочтут, волшебником первой категории.
Мысли о племени повергли Кита в меланхолическое настроение. Он скучал по своим друзьям, своему народу, людям самой примитивной эпохи. А еще ему недоставало того человека, каким он сам там был. Ему не хватало откровенной простоты, врожденного сострадания и безграничной заботы людей племени друг о друге. Он скучал по Дардоку и другим людям, по молодым охотникам, по женщинам и малышам; а больше всего — по вождю Эн-Улу.
Древний таинственным образом мог читать мысли Кита почти так же ясно, как речь. Что ж, заключил Кит, если мысли можно читать сквозь время и пространство, тогда прочти мои, Эн-Ул: я вернусь.
ГЛАВА 23, которая предшествует ограблению гробницы
Жар пустыни обрушился на Чарльза Флиндерса-Питри с такой силой, что, казалось, загорелись подошвы его ботинок, или, что еще хуже, палящие лучи раскаленного добела солнца поджигают волосы и опаляют голову. Случись ему войти в доменную печь, и то подумал бы, где жарче. Остановившись лишь для того, чтобы отдышаться и оглядеть окрестности, он отряхнул одежду от пыли. Над далекими холмами плыло марево, возникали и исчезали миражи, и это было единственное движение на многие мили в любом направлении. Прямо перед ним тянулась к разрушенному храму аллея сфинксов с бараньими головами. Пустынно, жарко… Зато он здесь один, значит можно расслабиться. Он достал из сумки на боку кусок льняной ткани и сделал тюрбан. В рюкзаке, таком же, который использовал его отец во время последнего похода в Египет, было все, что, по его мнению, могло понадобиться в этом авантюрном путешествии. Он помнил, что новым лей-путешествием обязан исключительно лорду Берли. Если бы не настойчивость графа много лет назад, он, вероятно, никогда бы не подумал о карте своего деда.
Забросив рюкзак на плечи, он направился в холмы, оставив позади двойной ряд молчаливых статуй. Никаких других ориентиров кроме рассказов отца у него не было. Вообще-то, Бенедикт мог бы записать несколько приемов из арсенала семейного ремесла. Без указаний точно рассчитать прыжок невозможно. Артуру это удавалось легко, а вот Чарльзу потребовалось больше пяти лет и несколько десятков попыток, прежде чем он нашел грубый метод калибровки. Он давал возможность прыгать с точностью плюс-минус год, а то и вообще поколение. Дальнейшая работа могла бы помочь усовершенствовать технику прыжков, но для этого уже нужна была карта. Она и стала причиной его нынешнего визита.
В Египте он был только в самом раннем детстве, но отец и бабушка часто рассказывали разные истории, связанные с ним, так что место казалось почти знакомым, во всяком случае, он здесь кое-как ориентировался. Нил течет там, за холмами, а где-то на берегу реки должна быть деревня или город. За рекой лежит вади, где, если повезет, он рассчитывал найти могилу Анена, друга его деда и верховного жреца XVIII династии. Теперь ее так называли.
В деревне он хотел найти людей себе в помощь. Он понимал, что для археологии разграбление гробницы — серьезное преступление, но как еще добыть карту, не представлял. Разумеется, после того, как он найдет карту, помощники не оставят от гробницы живого места, начнется грабеж. В официальных документах времен фараона Хеопса говорилось о «расхитителях гробниц» — особой заботе богатых; египтологи считали их представителями организованной преступной группы. Конечно, они такими не были. Просто бедные местные крестьяне, для которых любая ценность — а вон их сколько валяется в погребальных камерах, давно забытых и занесенных песком, — представляла возможность хоть немного скрасить свою жизнь.
Но сначала нужно добраться до реки и найти деревню. А это оказалось не просто. К тому времени, когда Чарльз вошел в холмы, из него вылилось столько пота, что он и не подозревал, что в теле столько жидкости. В сухом воздухе пустыни пот мгновенно высыхал, оставляя после себя лишь пятна на тонкой льняной рубашке. Он доковылял до скалы, дающей хоть какую-то тень, и уселся спиной к камню. Достал бурдюк и позволил себе приличный глоток. Потом закрыл глаза и, стараясь думать о чем-нибудь прохладном и освежающем, стал ждать заката. Идти дальше по такой жаре было решительно невозможно.
Отдыхая, он старался в мельчайших подробностях вспомнить все разговоры в семье, связанные с Египтом. Он знал, что Артур, его дедушка, прожил там несколько лет, выучил язык, подружился с молодым жрецом по имени Анен. Именно Анен присматривал за отцом Чарльза, за Бенедиктом, когда случилась трагедия и Артура убили во время восстания; знал, что Анен похоронил Артура в своей гробнице по местному обычаю, мумифицировав тело. Он помнил, как бабушка Сяньли с Бенедиктом вернулись через некоторое время, чтобы вернуть Карту на Коже ее истинному владельцу.
Этот жуткий предмет, появившийся на свет благодаря простой лингвистической ошибке, занимал важное место в семейных преданиях. Чарльз не помнил времени, когда бы не слышал о легендарной карте своего деда: кожа Артура, вернее, татуировки на ней, хранили наиболее важные точки, в которых дед побывал, и что где-то там, среди бессмысленных на взгляд Чарльза закорючек, скрывалась великая тайна. Отец отказался от путешествий через миры ради интересов семьи. Ну что же, семья выжила и жила, в общем, неплохо. Клятва отца никогда больше не пользоваться лей-линиями для перемещений не мешала ему рассказывать истории о подвигах и приключениях Артура. Еще до пресловутой клятвы Бенедикту довелось вместе с отцом совершить несколько путешествий во времени и пространстве, изучая секреты лей-линий, так сказать, из первых рук. Вот во время одной из таких поездок и случилось восстание, стоившее жизни Артуру; так что юный Бенедикт видел не одного, а целых двух фараонов. Именно он посетил гробницу Верховного жреца и положил карту в саркофаг отца, тем самым положив конец семейному занятию, которое Чарльз намеревался возродить.
Тень от скалы протянулась по песку. Чарльз встал и пошел дальше к берегу Нила. К тому времени, когда он увидел великую реку, до полной темноты оставалось совсем немного. Неожиданно далеко Чарльз заметил маленькое тусклое пятно на берегу — то самое селение, которое он искал. Из-за жары и отдыха ему потребовалось больше времени, чем он предполагал; теперь он сомневался, сможет ли добраться до места назначения до темноты, и справедливо полагал, что странный путешественник, пришедший ночью, вряд может рассчитывать на радушный прием. Однако он был готов и к этому. В рюкзаке у него было немного еды и легкое одеяло — в предрассветные часы в пустыне становится холодно.
Предстоящая ночь нисколько не беспокоила Чарльза. Во время учебы в университете он привык спать, где придется: просто под забором, на церковных лавках, на рыночных прилавках. По сравнению с этим ночевку под звездами можно считать роскошной. Правда, он стал старше, но не настолько же, чтобы не суметь выспаться под бриллиантовыми звездами Млечного Пути.
Когда солнце над западными холмами растеклось по горизонту расплавленной бронзой, Чарльз нашел на краю кунжутного поля финиковую пальму и разбил лагерь. Выдрав сухие кусты, чтобы обезопасить себя от змей и скорпионов, он сложил несколько сухих пальмовых ветвей, постелил поверх размотанный тюрбан, сел, прислонившись спиной к стволу пальмы, и отдохнул, выпив воды и прислушиваясь к цикадам, сверчкам и крикам ночных птиц. Жара спадала, Чарльз расслабился. Он открыл рюкзак и достал то, чем собирался поужинать — орехи и сухофрукты, немного галет, вяленой говядины и яблоко. После тяжелого дня простая еда удовлетворила бы самый утонченный вкус, и Чарльз наслаждался каждым кусочком пищи.