Тени былого
Шрифт:
– Да, Фанни? С моей?..
– С твоей вос-пи-тан-ни-цей! Это неприлично! Эдвард очень рассердится, а я тебя ненавижу!
– Теперь, когда ты излила свою ненависть, без сомнения, ты разрешишь мне объяснить. – Глаза его светлости совсем сощурились, а тонкие губы чуть-чуть искривились.
– Мне не нужны никакие объяснения! Я хочу, чтобы ты увел эту тварь!
– Когда я поведаю тебе всю историю, то уведу ее, если ты снова этого потребуешь, я ее уведу. Сядь, Фанни. Выражение оскорбленной добродетели меня нисколько не трогает.
Она негодующе опустилась в кресло.
– Ты ведешь себя возмутительно. Если вернется Эдвард, он придет в бешенство.
– Тогда будем надеяться, что он пока не вернется. Твой профиль обворожителен, дорогая, но я предпочел бы видеть оба твои глаза.
– Ах, Джастин! – Она сжала руки, забыв про свой гнев. – Ты думаешь, он все еще обворожителен? Когда утром я посмотрелась в зеркало, я, право, подумала, что у меня ужасный вид! Что поделаешь, возраст, я полагаю. Ах, я забыла, как ты меня рассердил. Но я так рада, что снова тебя вижу. И не могу сердиться. Но ты должен все объяснить, Джастин.
– Свои объяснения, Фанни, я начну с уведомления. Я не влюблен в Леони. Если ты поверишь этому, все заметно упростится. – Он бросил веер на кушетку и вынул табакерку.
– Но… но если ты в нее не влюблен, так почему… зачем… Джастин, я не понимаю! Ты просто невозможен!
– Молю, прими мои смиреннейшие извинения. У меня есть причина стать опекуном этого ребенка.
– Она француженка? Где она научилась говорить по-английски? Может быть, ты все-таки объяснишь?
– Я пытаюсь, моя дорогая. Позволь заметить тебе, что ты не даешь мне сделать это.
Она обиженно надула губы.
– Ну вот, ты рассердился! Так начинай, Джа-стин! Девочка довольно хороша собой, не стану спорить.
– Благодарю тебя. Однажды вечером я нашел ее на парижской улице, когда она в одежде мальчика убегала от своего малопривлекательного… э… брата. Затем выяснилось, что этот братец и его превосходнейшая супруга заставляли девочку с двенадцати лет выдавать себя за мальчика. Так она была им полезнее. Видишь ли, они содержат сквернейший кабак.
Фанни возвела глаза к небу.
– Кабацкая девка! – Она содрогнулась и поднесла к носу надушенный платочек.
– Вот именно. В припадке… э… скажем, донкихотского безумия я купил Леони – или Леона, как она тогда называла себя, – и забрал ее домой к себе. Она стала моим пажом. И, уверяю тебя, вызывала в свете немалый фурор. Некоторое время мне было угодно, чтобы она оставалась мальчиком. Она воображала, будто я ни о чем не догадываюсь. Я стал для нее чем-то вроде героя. Не забавно ли?
– Ужасно! Конечно, девчонка хочет тебя заинтриговать. Ах, Джастин, как ты можешь быть таким простаком?
– Дорогая Фанни, когда ты узнаешь Леони поближе, то перестанешь подозревать ее в посягательствах на мою особу. Она поистине совсем еще невинное дитя, как я ее называю. Веселый, дерзкий и доверчивый ребенок. По-моему, я для нее что-то вроде дедушки. Но далее: едва мы высадились в Дувре, как я сообщил ей, что знаю ее тайну. Думаю, ты удивишься, Фанни: это оказалось чертовски трудной задачей.
– Да, это меня удивляет, – откровенно ответила Фанни.
– Я так и предполагал. Однако я поговорил с ней. Она не отшатнулась от меня и не пыталась кокетничать. Ты не представляешь себе, каким приятно-новым я нашел такое поведение.
– О, в этом я не сомневаюсь! – съязвила Фанни.
– Я рад, что мы понимаем друг друга! – Его светлость поклонился. – По некоторым причинам я беру Леони под свою опеку, а так как хочу уберечь ее от сплетен, то и приехал с ней сюда.
– Ты меня ошеломил, Джастин.
– Надеюсь, что нет! Кажется, ты сообщила мне несколько месяцев назад, что наш невыносимый свойственник Филд отправился к праотцам?
– Но при чем тут это?
– Из этого следует, моя дорогая, что наша почтенная родственница, его супруга, чье имя я забыл, овдовела. И я предполагаю пригласить ее в компаньонки к Леони.
– Боже!
– И, как удастся быстрее, я отошлю ее с Леони в Эйвон. Дитя должна научиться снова быть девушкой.
– Все это очень мило, Джастин, но неужели ты думаешь, что я ее приму у себя! Право, это неслыханно! Подумай об Эдварде.
– Надеюсь, ты меня извинишь. Я никогда не думаю об Эдварде, если у меня есть выбор.
– Джастин, если ты решил говорить колкости…
– Вовсе нет, моя дорогая. – Губы перестали улыбаться, и Фанни заметила в его глазах непривычную суровость. – Против обыкновения поговорим серьезно, Фанни. Твоя уверенность, что я привез в твой дом свою любовницу…
– Джастин!
– Думаю, ты извинишь, что я говорю прямо. Уверенность эта была чистейшей глупостью. Ни в одной из моих многочисленных интрижек я ни разу никого не скомпрометировал, а уж тебе следовало бы знать, что я достаточно строг, когда дело касается тебя. – В его голосе появилась странная многозначительность, и Фанни, которая когда-то славилась своей легкомысленностью, прижала платок к глазам.
– К-к-как т-ты можешь быть таким злым! Сегодня ты невыносим!
– Однако, надеюсь, все объяснил? Ты понимаешь, что я привез к тебе ребенка? Невинного ребенка?
– Жалею ее, если так! – съязвила миледи.
– И напрасно. На этот раз у меня нет никаких дурных замыслов.
– Если это так, то зачем ты берешь ее под свою опеку? – Фанни сердито хихикнула. – Как по-твоему, что скажет свет?
– Без сомнения, удивится, но, когда увидит, как леди Фанни Марлинг представляет мою воспитанницу ко двору, злые языки умолкнут.
Фанни вытаращила на него глаза.
– Я? Представлю ее? Ты бредишь! С какой стати?
– Ну, потому что, моя дорогая, ты питаешь ко мне добрые чувства. И сделаешь то, что я попрошу. И еще, хотя ты неразумна, а порой чрезвычайно утомительна, жестокости в тебе нет. А было бы очень жестоко выгнать мое дитя. Она ведь одинокая, перепуганная маленькая девочка.