Тени черного леса

Щербаков Алексей Юрьевич

— В политику я не лез, но, как я понимаю, план был такой. В нашем руководстве многие верили, что удастся добиться не капитуляции, а какого-то мира. А потом неизбежен конфликт между русскими и союзниками. То есть полагали, что был шанс продержаться. Вот для этого и строили базу…

Все бы хорошо, но постройка объекта происходила в обстановке полного бардака. Особенно на последней стадии. Дело в том, что в сорок четвертом году было не очень понятно — кто, собственно, является начальством в Восточной Пруссии. Были гражданские власти, были военные власти, были люди разных служб Гиммлера, снабженные чрезвычайными полномочиями. И все рвались командовать.

Бардак у каждого народа имеет свои особенности. Бардак по-немецки — тоже. Всем известна немецкая педантичность. Что они работают, как часы. Так вот, когда с организацией плохо — то немецкие структуры работают, как часы, сошедшие с ума. Прибавьте к этому страсть нацистов к секретности. «Каждый должен знать только то, что входит в его компетенцию». В итоге никто ничего уже ни в чем не разбирался.

Так было и тут. Партия (в данном случае — национал-социалистическая) сказала — надо! В Кенигсберге ответили «есть». Хотя никто особо не понимал: каким образом все это сооружение будут использовать — и можно ли его использовать вообще. Мельников, внимательно слушавший показания, про себя отметил, что вся эта немецкая затея отдавала бредом. Создавать стационарную партизанскую базу можно в бескрайних белорусских лесах. Да и то она может существовать только в условиях большой войны — когда у противника нет ни сил, ни времени, чтобы ее ликвидировать. А тут к тому же не те были природные условия. Ну, предположим, стала бы она функционировать. Даже если б не было возможности брать ее штурмом. Обложили бы Черный лес плотным кольцом — и сидели бы там эти ребята, пока продукты бы не закончились… Да и энтузиазма вести партизанскую войну в немецком народе не наблюдалось. Но, видимо, и в самом деле запущенный кем-то и когда-то механизм работал уже сам по себе — никто его не пытался остановить. В результате немцы со свойственной им педантичностью занимались мартышкиным трудом.

Пока строили, обнаружилась еще одна тонкость. Далеко не все из тех, кто был к этому причастен, горели отдать жизнь за фюрера. Тот же Линген имел некоторое отношение к заговору немецких генералов, которые попытались в 1944 году взорвать любимого фюрера. Правда, очень отдаленное отношение. Но все же имел. Что же касается Феликса Йорка, то он ни в каких заговорах не участвовал, глядел налево самостоятельно. В контакт с ним вошли в самый последний момент. Равно как и еще с несколькими людьми, которые тоже хотели выйти из войны с максимальными удобствами.

Немецкая любовь к секретности привела к тому, что все те, кто работал на строительстве, имели только небольшой кусок информации. Линген как раз был из тех, кто по роду своей работу собирал ее в кучу и имел некоторое представление обо всем проекте в целом. Заговорщики, как и польские националисты, были уверены, что Польшу русским союзники не отдадут. Так что всю информацию они рассчитывали преподнести на блюдечке англичанам. А уж они пусть решают, как ей воспользоваться. Потом в Черный лес попали материалы института «Норд» — и прибавился коммерческий интерес… Тот самый Черный Доктор, которого звали Генрих Фукс, тоже глядел налево. Он уверял, что материалы имеют огромную ценность. Сам он увезти их никуда не мог. Не только потому, что у нацистов все друг друга контролировали — но и потому, что объем был солидный — пара грузовиков.

Что же касается теплой компании, у них все пошло наперекосяк еще во время войны, после провала генеральского заговора. Гестапо и прочие немецкие службы стали рыть носом землю. Йорк оказался под сильным подозрением — но его трясти не стали. Линген очень боялся ареста, поэтому он поспешил заболеть и попытался укрыться в госпитале. А потом не придумал ничего умнее, как попросить начальника госпиталя, который тоже сочувствовал заговору, спрятать документы прямо у себя. Это была ошибка. Доктора куда-то срочно перевели, забрать материалы не удалось. Осталось только начертить две схемы — и одну из них переправить Йорку.

— Вы так ему доверяли? — спросил Еляков.

— У меня не было другого выхода.

При приближении наших войск Линген пытался бежать — и даже сел в Пиллау на корабль, идущий в «большую» Германию. Но не повезло. Транспорт отошел от порта всего на милю — а потом в небе появились наши пикировщики. Для летчиков всех стран судно посреди глади моря, которое не может ни залечь ни спрятаться, даже не способное огрызаться зенитным огнем, — лакомая добыча. Никто и нигде не разбирается — везет оно военные грузы или мирное население. Всякие там «законы войны» всерьез воспринимают только в мирное время. Как только начинается война — про них тут же забывают. Да и разве сверху видно летчику — кто там на судне?

«Юнкерсы» с удовольствием топили наши корабли при эвакуации Таллина и Ханко, а также союзные конвои. Теперь «пешки» [58] сводили счеты. В общем, корабль отправился на дно — и Дикс спасся только чудом. После этого он сидел в Кенигсберге, не зная, на что решиться. И тут появился Шварцхельм.

Барон не имел отношения к возведению Черного леса. Его непосредственные начальники были против этой затеи — и в результате оказались вне игры. Да и Барон, неплохо знавший законы партизанской войны, отзывался об этой затее с откровенным презрением. Но, тем не менее, он многое знал. В том числе — и про институт «Норд».

58

Пикирующий бомбардировщик Пе-2.

— Я не знаю, как он на меня вышел, но этот человек способен и не на такое. Они явились ко мне — и выбора у меня не оставалось. Пришлось их вести.

— А почему вы повели их другой дорогой?

— Я кое-что знал о Шварцхельме. И догадывался — он человек, который не любит оставлять свидетелей. Зачем я ему был нужен, когда документы будут в его руках. Я хорошо знаю этот бункер — и повел их длинной дорогой. И надеялся уйти. Собственно, так я и сделал… Я бы все равно вам сдался. Нельзя, чтобы материалы попали в руки таким, как он.

— Вот мы и перешли к самому интересному. Что было в материалах этого самого института «Норд»? — спросил Еляков.

— Я не очень хорошо понимаю, поскольку не специалист. В одном из небольших лагерей ученые экспериментировали на заключенных. Насколько я понял, это очень ценные исследования. Йорк хотел передать их англичанам. А Шварцхельм, как я понял, разыскивал их для тех, кто хочет продолжать нацистские игры. Насколько я понимаю, это — революция в практической психологии. Технология манипуляции сознанием — на физиологическим уровне. Шварцхельм говорил, что в будущих конфликтах это будет самым главным оружием…

Оставалась еще одна деталь, которая не укладывалась в мозаику. В общем-то, это было все равно. Но — любопытно. И потому Еляков спросил:

— Август Шахт покончил с собой, когда мы пытались его взять. А Отто Хансена убил Шварцхельм. Причины?

— Хансен ничего не знал о проходе на объект. Но он прекрасно знал Шварцхельма. А Шахт, насколько я знаю, непосредственно отдавал приказ об уничтожении пленных после завершения объекта. Он понимал, что от вас ему хорошего ждать нечего.

— Ну что же, дело мы сделали. Теперь остается — убедить начальство, что эту чертову базу надо вскрывать как можно быстрее. А то кто знает — кто еще ищет туда вход? — подвел итог Еляков.