Тени древней земли
Шрифт:
— Случается.
— Можно сказать и так. Зная это, вам не составит труда представить, что она не в восторге от идеи работать в команде с чужаком. Нераскрытые дела для нее, скорее всего, будут настоящим мучением, если только…
— Если только нам не удастся закрыть некоторые «висяки», — предположил Евгений.
— Именно так. Мария понимает, что ей придется работать с этими делами неопределенный срок, поэтому я не думаю, что она будет ставить слишком много препятствий на вашем пути. Просто наберитесь терпения на первые несколько недель, а потом вы сработаетесь, я уверен. А как насчет вас?
— В каком плане?
— Как я уже говорил, офицер с таким резюме,
— Действительно, вы не знаете? Все, что вам нужно, — это телефонный звонок.
— Я не буду ничего узнавать, если только вы не замышляете какую-нибудь гадость. Единственное, что я хочу знать, это не собираетесь ли вы создавать мне проблемы. Я играю честно. Если ты играешь по правилам и выкладываешься на все сто, чтобы добиться результата, мне все равно, что было в прошлом.
— Я здесь не для того, чтобы создавать вам проблемы, полковник.
— Блестящий ответ. А теперь, давайте вернемся к Барсукову.
Глава девятнадцатая
Латыповы никогда не участвовали в деревенских праздниках, общественных обедах или крестьянских обрядах за пределами своей территории, что не означало, что у них не было своих собственных обрядов и праздников, скорее наоборот. В их, однако, не было ничего религиозного, по крайней мере, не в иудейском смысле этого слова. Скорее, они олицетворяли наследие языческих обрядов, связанных с поклонением земле и жертвоприношениями тех, кто ее обрабатывал: архаичные обычаи, верования и суеверия, которые в их владениях сохранялись в наследство предков.
В ту ночь под звездным сводом Латыповы праздновали окончание сбора урожая, или Оракъ Тойу; урожай в том году был особенно поздним из-за сильной засухи, поразившей полуостров. С утра в городской кенассе прошел молебен — благодарственная молитва за своевременный дождь и хороший урожай. Во второй половине дня все семьи селения покинули свои дома, чтобы собраться рядом с виноградниками. На деревянных перекладинах развесили разнообразные фрукты, которые освятил «Газзан», караимский священнослужитель. Сладкий аромат виноградных лоз и винограда, пропитавший прохладный ночной воздух, постепенно уступал место аромату жареного мяса. На ложе из тлеющих углей из высушенных корней дуба и бука была устроена «клетка», образованная рядами вертелов, на которых готовились телята и несколько ягнят, расположенных вертикально. Шипение шкурок, с которых капал жир и потрескивание деревяшек создавали фон за криками детей, которые играли, гоняясь друг за другом по рядам виноградников, усыпанных плодами. Полдюжины надзирателей за углями, с их колючими бородами, придававшими им свирепый вид, и их глаза, затуманенные вином, поданным в большом количестве, теперь почти пять часов молча следили за мясом, которое постепенно подрумянивалось; время от времени эти терпеливые люди подбрасывали в огонь веток из кизила или можжевельника для придания аромата телятам или протыкали жарившихся ягнят своими ножиками, которые затем клали на ладонь: по температуре лезвия они определяли степень готовности.
Изнутри фермы, где готовили прочие закуски, доносился интенсивный аромат тушеного мяса барана, которое использовалось для блюд из слоёного теста с бараниной, специями и приправами из трав. Несмотря на холод, они все вместе ели на свежем воздухе, у костров, согретые крепким виноградным самогоном, в ожидании основных блюд
Всеволод вернулся со своего участка с двоюродными братьями и своим старшим сыном Михаилом. По традиции они сожгли чучела завершившегося сезона, прежде чем вместе помочиться на угли. Как только они подошли к ферме, навстречу им вышла женщина в длинной зеленой юбке, закутанная в черную шаль. Это была его тетя Генриетта, которая была для него как мать.
— Он хочет тебя увидеть, — просто сказала она, прежде чем исчезнуть в сумерках, как призрак.
Всеволод несколько секунд смотрел на свою большую семью, счастливую, веселую.
По крайней мере, так оно есть, подумал он. После всех этих усилий они вполне заслужили немного беззаботности и развлечений.
Урожай в этом году был довольно скудным из-за дождя, и праздновать было особо нечего; и все же именно для того, чтобы сплотить свой клан и заставить их забыть о злоключениях природы, Всеволод решил устроить празднование с большой помпой.
Он позвонил Михаилу, и они направились к дому патриарха семьи: Бабакаю Латыпову. Старик ел один. Резкий и холодный ночной воздух был бы пыткой для его костей, обглоданных старостью.
— Хм, пахнет молодой плотью. Это ты, Михаил? — спросил старик, положив вилку и поправляя на плечах накидку из грубой шерсти, в которую он завернулся.
Мякоть ягненка была такой нежной, что таяла под языком, что позволяло ему есть ее, несмотря на беззубый рот.
— Да, это я, — ответил подросток.
— Ты правильно сделал, что взял его с собой, Всеволод. Однажды Миша займет твое место. Это мальчик, у которого есть нервы.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил Всеволод.
— Да. Я наслаждаюсь вечеринкой отсюда… Даже если праздновать нечего.
— Я знаю, но я подумал, что…
— Ты поступил очень хорошо, это не то, что я говорю. Твоя двоюродная сестра вчера родила мертворожденного ребенка.
— Я слышал.
— Сообщи тете Эмилии, — сказал старик. – За один только год это уже второй раз, когда это происходит с нашими женщинами. Для сообщества это предзнаменование смерти. Особенно после такого плохого года, как этот. Такого засушливого года не было со времен конца сороковых. Вот уже несколько недель мне снятся плохие сны. В этих сновидениях я вижу дым и огонь… Дует ужасный ветер, Всеволод. Наступают плохие времена.
— Что еще ты видел? – спросил подросток.
— Я видел пожары, взрывы, разрушения… Ты думаешь, я схожу с ума?
— Вовсе нет.
Всеволод очень уважал Бабакая. Тот был практичным хозяином, человеком, у которого было чутье животного, и не только на земные вещи. Наоборот, со старостью и слепотой он утверждал, что чувствует растущую близость с духовным миром и невидимой природой, которая его окружала, как будто он стал медиумом, человеком, способным видеть души умерших.
— Мы должны усмирить ярость земли, – продолжал старик, – мы должны сделать это на благо нашей семьи.
— Не волнуйся, Бабакай. Я собираюсь это сделать.
— Вы собираетесь это сделать. Я хочу, чтобы Михаил поехал с тобой.
— Но…
— Если он достаточно взрослый, чтобы убить барана, который будет украшением вашего сегодняшнего ужина, и уж тем более, чтобы выпотрошить христианина, это значит, что он достаточно взрослый, чтобы защитить свою семью.
— Конечно.
— А теперь идите и выпейте за меня тоже.
Оказавшись на улице, уже по дороге к виноградникам, Михаил с любопытством спросил своего отца: