Тени грядущего зла
Шрифт:
— Это природа говорит со мной, — сказал старик. — Цивилизация отдалила нас от нашего истинного «я». Возьми, например, островитян-язычников…
— Не хочу…
— Всем известно, что островитяне-язычники точно знают время, когда умрут. Тогда они начинают ходить по деревне, пожимать руки, обниматься с друзьями, раздавать накопленное…
— А их жены имеют право слова?
— Они и женам отдают кое-что.
— Хотелось бы надеяться!
— А кое-что друзьям…
— Ну, с этим можно и поспорить!
— А кое-что друзьям. Затем они садятся в каноэ и медленно
Жена посмотрела на него снизу вверх так, словно он был деревом, а она лесорубом.
— Дезертирство, — сказала она.
— Нет, нет, Милдред — просто смерть. Они называют это — «Время уходить».
— А кто-нибудь когда-нибудь нанимал каноэ и ездил за ними, чтобы проверить, как это дурачье устраивается дальше?
— Конечно же, нет, — слегка раздраженно проговорил старик. — Это бы только все испортило.
— Ты хочешь сказать, что они заводят себе жен и друзей на другом острове?
— Да нет же, нет! Просто, когда соки жизни начинают остывать, человек нуждается в одиночестве и покое.
— Если ты сможешь доказать, что это дурачье в самом деле откидывается — я заткнусь. — Жена сощурила один глаз. — А кто-нибудь находил их кости на этих дальних островах?
— Все дело в том, что они просто уплывали навстречу закату, словно животные, — животные ведь понимают, когда настает их Великое Время. И я не хочу ничего больше знать!
— Что же, зато знаю я, — сказала женщина. — Последняя цитата из этой проклятой статейки в «Нейшнл Джиогрэфик», о свалке слоновьих костей.
— О кладбище, а не о свалке! — закричал он.
— Кладбище, свалка — без разницы. Я надеялась, что спалила все эти журнальчики. Ты что, спрятал где-нибудь несколько штук?
— Послушай меня, Милдред, — сказал он сурово, вновь берясь за свой чемоданчик. — Мои мысли устремлены на север, и что бы ты ни говорила, они не изменятся. Я настроен в унисон с бесконечными тайными струнами простой жизни.
— Ты настроен в унисон с тем, что последним вычитал в этой паршивой газетенке! — Она наставила на ней) палец. — Ты считаешь, что у меня склероз?
Его плечи поникли.
— Только давай не будем начинать все сначала. Я прошу тебя.
— Помнишь случай с мамонтами? — спросила она. — Когда тридцать лет назад в русской тундре нашли этик замерзших волосатых слонов? Тогда ты и этот старый ввел, Сем Херц, придумали замечательную штуку: завалили мировой рынок консервированным мамонтовым мясом! Думаешь, можно забыть, как ты говорил тогда: «Представь себе, как члены правления Национального Географического Общества будут платить за то, чтобы в их домах появилось нежное мясо сибирского мамонта, умершего десять тысяч лет назад!» Ты думаешь, время способно излечить подобные раны?
— Я все это прекрасно помню, — вздохнул он.
— Ты думаешь, я позабыла, как ты сбежал, чтобы найти в Висконсине «Затерянное Племя Оссеос»? Как ты на собаках добрался до городка Субботний Вечер, нализался, загремел в этот чертов карьер, сломал ногу и провалялся там целых три дня?
— На память тебе грех жаловаться.
— Так скажи мне, что это еще за новости о дикарях и о Времени Уходить? А хочешь, я скажу тебе, что это за время? Это — Время Быть Дома! Это время, когда фрукты уже не падают с деревьев прямо тебе в руку — за ними нужно идти в магазин. И, кстати, почему мы ходим в магазин, а? Потому что кое-кто в этом доме — не будем указывать пальцами, кто именно — несколько лет назад разобрал нашу машину на винтики и оставил ржаветь во дворе. В этот четверг можно будет справить десятилетие «починки». Еще одно десятилетие — и от нее останется несколько кучек ржавчины! Выгляни в окно! Это — Время-сгребать-и-сжигать-листья. Это — Время-чистить-пе-чи-и-навешивать-ставни! Это — Время-чинить-крышу — вот что это за время! И если ты думаешь, что сможешь улизнуть от всего этого — не обольщайся!
Он приложил руку к груди.
— Мне больно, что ты не можешь поверить в мои ощущения надвигающейся Судьбы!
— Это мне больно от того, что «Нейшнл Джиогрэфик» попадает в руки старых, выживших из ума людей! Я же прекрасно вижу, как ты читаешь эти газетки, а затем впадаешь в маразм и видишь прекрасные сны, которые мне потом приходится выметать вместе с мусором. Нужно было бы издателям «Джиогрэфик» и «Попьюлар Мекэникс» показать недоделанные шлюпки, вертолеты и одноместные планеры, что валяются у нас на чердаке, в гараже и в подвале. И чтобы они не только посмотрели на это, но и развезли всю эту рухлядь по своим домам!
— Можешь болтать, — сказал он. — Я стою рядом с тобой, как белый камень, тонущий в водах Забвения. Ради всего святого, женщина, может быть, ты разрешишь мне уйти, чтобы спокойно умереть?!
— У меня будет достаточно времени для Забвения, когда я обнаружу тебя замерзшим насмерть на поленнице.
— Господи ты, Боже мой! — вскричал он. — Неужели мысль о собственной бренности кажется тебе обыденной и тщеславной?
— Ты жуешь эту мысль, словно табак.
— Хватит! Все накопленное мною выставлено на заднем крыльце. Отдай людям из Армии Спасения.
— И «Нейшнл Джиогрэфик»?
— Да! Черт бы их побрал, и «Джиогрэфик»! А теперь — отойди!
— Если ты собираешься умереть, тогда тебе не понадобится битком набитый чемодан!
— Руки прочь, женщина! Смерть все-таки займет какое-то время. Неужто мне отказываться от последних удобств? Это должна была быть нежная сцена прощания. Вместо нее я получил взаимные упреки, сарказм, сомнения, и тра-ля-ля-ля-ля…
— Ну, ладно, — сказала она. — Иди, проведи ночку в лесу.
— Почему же обязательно в лесу?
— А куда еще человек из Иллинойса может пойти помирать?
— Н-ну, — на мгновение он задумался. — Есть еще шоссе.
— Ты предпочитаешь, чтобы тебя задавили?
— Нет, нет! — Он крепко зажмурил глаза, затем снова открыл их. — Пустые проселочные дороги, ведущие в никуда, через ночные леса, пустыню, к далеким озерам…
— А что, разве тебе не хочется нанять где-нибудь каноэ и грести, грести?.. А помнишь, как ты однажды свалился в воду и чуть было не утонул у пожарного причала?