Тени грядущего зла
Шрифт:
— Еще пять минут, — сказал он себе, — еще пять минут, и я войду в море. Войду и буду идти. Мы не приспособлены к такой жизни, ни один человек Земли никогда не сможет к этому привыкнуть. Ох, нервы, нервы…
Он пробился через море листвы и влаги и вышел на небольшой холм.
Впереди, сквозь холодную мокрую завесу, угадывалось желтое сияние.
Солнечный Купол.
Круглое желтое строение за деревьями, поодаль. Он остановился и, качаясь, смотрел на него.
В следующее мгновение лейтенант побежал, но тут же замедлил шаг. Он боялся. Он не звал на помощь. Вдруг это тот же Купол, что накануне. Мертвый Купол без солнца?
Он поскользнулся и упал. «Лежи, —
Но лейтенант заставил себя встать и идти вперед, через бесчисленные ручьи. Желтый свет стал совсем ярким, и он опять побежал. Его ноги давили стекла и зеркала, руки рассыпали бриллианты.
Он остановился перед желтой дверью. Надпись: Солнечный Купол. Он потрогал дверь онемевшей рукой. Повернул ручку и тяжело шагнул вперед.
На пороге он замер, осматриваясь. Позади него в дверь барабанил ливень. Впереди, на низком столике, стояла серебряная кастрюлька и полная чашка горячего шоколада с расплывающимися на поверхности густыми сливками. Рядом на другом подносе — толстые бутерброды с большими кусками цыпленка, свежими помидорами и зеленым луком. На вешалке, перед самым носом, висело большое мохнатое полотенце; у ног стоял ящик для мокрой одежды; справа была кабина, где горячие лучи мгновенно обсушивали человека. На кресле — чистая одежда, приготовленная для случайного путника. А дальше кофе в горячих медных кофейниках, патефон, тихая музыка, книги в красных и коричневых кожаных переплетах. Рядом с книжным шкафом — кушетка, низкая, мягкая кушетка, на которой так хорошо лежать в ярких лучах того, что в этом помещении самое главное.
Он прикрыл глаза рукой. Он успел заметить, что к нему идут люди, но ничего не сказал. Выждав, открыл глаза и снова стал смотреть. Вода, стекая с одежды, собралась в лужу у его ног; он чувствовал, как высыхают его волосы и лицо, грудь, руки, ноги.
Он смотрел на солнце.
Оно висело в центре купола — большое, желтое, яркое.
Оно светило бесшумно, и во всем помещении царила полная тишина. Дверь была закрыта, и только обретающая чувствительность кожа еще помнила дождь. Солнце парило высоко под голубым сводом, ласковое, золотистое, чудесное.
Он пошел вперед, срывая с себя одежду.
Все лето в один день
— Уже?
— Сейчас.
— Когда же?
— Скоро.
— А ученые точно знают? Это вправду будет сегодня?
— Смотри, сама увидишь!
Дети жались друг к другу, как цветы, как сорная трава, толкались, суетились, каждый хотел увидеть скрытое солнце.
Шел дождь.
Дождь шел уже семь лет: тысячи дней, наполненных дождем, сплошь состоящих из дождя; гул и дробь ливня, хрустальные водопады града, неистовые ураганы, словно цунами, что затопляют острова. Тысячи лесных чащоб истребил дождь, и тысячу раз они возрождались, чтобы снова погибнуть. Так всегда было на Венере, и такой ее знали собравшиеся в классе школьники, дети космонавтов, прилетевших в этот дождевой мир, чтобы освоить его и прожить здесь всю свою жизнь.
— Кончается, кончается!
— Правда!
Марго стояла поодаль, в стороне от детей, которые не помнили ни одной минуты без дождя, дождя, дождя… Им было по девять лет, и, если даже семь лет назад выдался день, когда солнце вышло на час и явило свой лик изумленному миру, они этого не помнили. Иногда по ночам она слышала, как они мечутся, потревоженные неясными видениями. И Марго знала, что им снится золото или желтый карандаш, или огромная монета, на которую можно купить весь мир. Она знала, им чудится тепло — так жаркая волна вдруг приливает к лицу человека, пробегает по телу, рукам, ногам. А проснувшись, они всякий раз слышали монотонную дробь нескончаемого потока прозрачных бусинок, сыплющихся на крышу, дорожку, сады, леса. И сны улетучивались.
Весь вчерашний день в классе читали про солнце. Как оно похоже на лимон, какое оно жаркое! И дети писали о солнце маленькие рассказы и стихотворения.
По-моему, солнце — цветок, Что расцветает на час.Это написала Марго. Тихий голос прочел стихотворение в примолкшем классе, а снаружи шел дождь.
— Это не ты сочинила! — крикнул кто-то из мальчиков.
— Нет, я, — сказала Марго, — я сама.
— Уильям! — вмешалась учительница.
Но это было вчера. Сейчас дождь стал реже, и дети толпились возле огромных окон.
— Где учительница?
— Сейчас вернется.
— Где же она? Мы все прозеваем!
Они вертелись, будто спицы в стремительно вращающемся колесе.
Марго стояла одна. Хрупкая, болезненная девочка, она выглядела так, словно несколько лет пробыла под дождем и он растворил всю синеву ее глаз, всю алость губ, всю желтизну волос. Она была старой, выцветшей фотографией из запыленного альбома, и когда говорила — это случалось редко, — голос ее был словно призрак. Сейчас, стоя в сторонке, она пристально смотрела на дождь, на шумный мокрый мир за толстыми стеклами.
— Что ты там увидела? — спросил Уильям.
Марго молчала.
— Отвечай, когда спрашивают!
Он толкнул ее. Но она продолжала стоять неподвижно, будто не ощутила толчка.
Дети сторонились Марго, не хотели на нее смотреть. Она чувствовала, как они ее избегают. А все потому, что она никогда не участвовала в играх, которые затевались в гулких тоннелях подземного города. Кто-нибудь осалит ее и пустится наутек, а она стоит на месте, только глазами хлопает. Когда весь класс пел о радости, о жизни, о веселых играх, ее губы чуть шевелились. Только когда пели о солнце и лете, Марго подпевала, глядя на залитые дождем окна.
Но самым большим преступлением Марго было, конечно, то, что она прилетела сюда с Земли всего пять лет назад, когда ей было четыре года, и помнила солнце, его золотые лучи и голубое огайское небо. Они же всю свою жизнь провели на Венере, им было всего два года в прошлый раз, когда появилось солнце, и они давным-давно позабыли его цвет, его лик, тепло его лучей. А Марго помнила.
— Оно похоже на монету, — сказала она однажды, закрыв глаза.
— Неправда! — закричали дети.
— Оно похоже на огонь в печи, — сказала она.
— Врешь, врешь, ничего ты не помнишь! — кричали дети.
Но Марго помнила, и, тихо отойдя в сторону, глядела на исчерченные струйками стекла.
А как-то раз, с месяц тому назад, она отказалась принять душ в школьной душевой. Закрыв руками темя и уши, она кричала от страха, что вода попадет ей на голову. С тех пор Марго смутно ощущала, что она не такая, как другие дети, и они тоже чувствовали эту разницу.
Говорили, будто в следующем году отец и мать Марго заберут ее обратно на Землю. Другого выхода просто не оставалось, хотя это и означало для ее семьи потерю многих тысяч долларов. По всем этим причинам, серьезным и маловажным, дети недолюбливали Марго. Им не нравилось ее белоснежное лицо, ее выжидательное молчание, ее хрупкость и ее будущее.