Тени кафе «Домино»
Шрифт:
– Знаете, Жорж, пошли они со своими игрушками сами знаете куда. Но я репортер, а приезд Саблина событие любопытное. Я кое-что знаю, чего не ведает ни один журналист о первом правительстве Украины. Если Саблин, который участвовал в этом балагане, подтвердит это, у меня будет очередная сенсация. А пока давайте-ка, согрею еще кофе и выпьем по рюмке этого чудесного напитка.
В
– «Я хочу тебя голую, голую, голую…
Его практически никто не слушал.
Только за одним столом рядом с эстрадой экзальтированная девушка с восторгом глядела на него, да трое в странных блузах с моноклями внимали поэзии.
Один из них вскочил, встряхнул кудлатой головой и крикнул:
– Тихо, хамы! К вам спустился поэт!
Из-за стола вскочил Есенин.
– Ты что, Мишка, с ума съехал, нас хамами называть. Леону разрешили читать, гонорар – бесплатный стол. Вот сидите и пейте.
– Сережа, ты посмотри, люди не любят поэзию!
– Миша, люди поэзию любят, но хорошую.
– Ты хочешь сказать… – поэт Миша угрожающе задвигался.
– Что хотел, то и сказал, а будешь грозить, я тебе ноги вырву и к плечам пришью.
– Да сядь ты, Мишка, – загомонили за столом. – Не связывайся с ним, он же хулиган.
Только девица продолжала смотреть на эстраду влюбленными глазами.
В углу у окна расположилась Баронесса с двумя хорошенькими дамами. Они мило беседовали и пили чай с пирожными местного приготовления.
За соседним столиком гуляли хорошо одетые мужчины, явно провинциального вида.
Один из них повернулся к столу Баронессы:
– Плачу, сколько скажешь за удар. Пошли на лестницу.
– Ты умишко-то совсем пропил, – засмеялась Мария, – а ну, отвали.
– Да ты знаешь, кто я? – крикнул мужик.
– Налетчик ты с гондонной фабрики, сиди тихо, за меня есть, кому слово сказать.
– Ты, бандерша, я тебя… – он вскочил, покатился с грохотом стул.
Из-за соседнего стола поднялись двое крепких ребят, одетых с подчеркнутым шиком.
– Ты у себя в Самаре гуляй, а у нас хороших людей не обижают.
– Да, я что, я ничего, только баба эта меня перед всем кабаком позорит.
– Переживешь. Это наш человек. – Кот взял его за плечо, толкнул и тот уселся на стул.
– Вот и ладушки. – Он повернулся к баронессе, – не прогонишь? Я к тебе на минутку присяду.
– Да хоть на весь день, Спиря, тебе мы всегда рады.
За одним из столов сидела компания молодых людей в кожаных куртках из дорогого хрома. На столе у них было все свое. Порезанный круг колбасы, сало, сыр и спирт.
У стены за тремя сдвинутыми столами сидела шумная актерская компания. Прелестные дамы и мужчины всех возрастов.
На столе – чашки с кофе, тарелочки с котлетами.
Актер с наружностью благородного отца ткнул вилкой в котлету.
– Други, котлетки-то из-под дуги.
Все захохотали.
Он подождал, пока его коллеги утихнут и продолжал:
– Их с водочкой вкушать надо.
– А где ее взять, – вздохнул молодой красавец актер.
– Пойду на промысел, – картинно взмахнул рукой благородный отец.
За столиком, почти у самого входа, сидели Анатолий Мариенгоф, Сергей Есенин, Николай Клюев и Олег Леонидов.
К столу подошел журналист Щелкунов, пожилой человек, знаменитый на всю Москву Книжник.
– Олег, – я достал, что ты просил, – он протянул Леонидову маленькую книжку, завернутую в газету.
– Ой, спасибо, Андрюша, милый ты мой, что я тебе обязан?
– Нет, – замахал руками Щелкунов, – никаких денег. Ты за это отдашь мне второе издание маркиза де Кюстина.
– Это же грабеж, – охнул Леонидов.
– Ну, как хочешь, – Щелкунов протянул руку.
– Нет, нет, – Леонидов закрыл книгу рукой, – согласен, кровопийца.
– Тогда я завтра к тебе зайду. Заодно принесу интересный материал о разграбленных библиотеках.
– Чудно. Жду после одиннадцати. Кстати, Андрюша, ты не знаешь, где Саша Гибер?
– Конечно, знаю. Он из газеты ушел в Кинокомитет. Стал кинооператором, пишет сценарии. Сейчас он в петровском парке на бывшей студии «Талдыкин и Ко», снимает бессмертную картину «Комбриг Иванов».
– Спасибо, Андрюша, огромное спасибо.
Леонидов развернул книгу.
– Иннокентий Анненский, – вслух прочитал Мариенгоф, – «Кипарисовый апрель». Олег, Неужели, ты читаешь эту чушь?
– Не только читаю, но и собираю, Толя.
– А кого ты из поэтов любишь?
Леонидов улыбнулся:
– Сережку люблю, всего люблю, когда плохо на душе, перечитываю, наизусть учу…
– Ах ты мой дружок дорогой, – Есенин обнял Леонидова, положил ему на плечо голову.
– Твои стихи, Толя, тоже люблю, но не все.
– А что именно, – наклонился через стол Мариенгоф.
– «Магдалину» люблю очень.
– У тебя хороший вкус, – довольно улыбнулся Мариенгоф, – а кого еще?
– Владимира Нарбута, Колю Гумилева покойного, жену его Горенко-Ахматову, Мандельштама…
На плечо Леонидова легла рука.
– А меня? – раздался зычный бас.
Олег поднял голову, вскочил.
За его спиной стоял Маяковский, с папиросой в углу рта.
Они обнялись.
– Конечно, люблю всю твою лирику.
– И на том спасибо.