Тени Королевской впадины
Шрифт:
Словно прорвав плотину оцепенения, люди на лестнице загомонили:
— Четвертый взрыв за эту неделю…
— Опять, наверно, жертвы…
— Сволочи, саботажники, к ногтю их!
— Контрреволюционеры!
Пожилой горняк поправил каску и сказал, ни к кому не обращаясь:
— Неужели народная полиция настолько слаба, что не может выловить диверсантов?
— Боюсь, диверсантов у нас слишком много, — сказал Хозе.
— При чем тут диверсанты? — с возмущением спросил человек с гладко прилизанными волосами, который успел выше всех забраться вверх по каменной лестнице. — Все дело в нехватке специалистов. Старых разогнали, а новых не
— Чепуху болтаешь, мастер, — перебил его Хозе.
— Нет, не чепуху! Некоторым всюду шпионы мерещатся. Сваливать на диверсантов — последнее дело, это легче всего. Работать нужно, а не придумывать сказочки про шпионов!
— Специалистов, между прочим, народное правительство не разгоняло, — сказал спокойно Хозе. — Вот это и есть сказочка, и вредная сказочка. Они сами разбежались, надеясь, что производство без них остановится.
— А кто остался — те стараются нам вредить, — добавила индианка, стоявшая рядом с Талызиным.
— Ладно, мы сумеем определить, кто нам враг, а кто друг, — сказал Хозе.
Перепалка с длинноволосым внесла какую-то разрядку, хотя каждый остался при собственном мнении.
От главной лестницы ответвлялись боковые, те в свою очередь ветвились еще и еще, так что со стороны вся эта система лестниц представлялась исполинским диковинным деревом, распластанным на скале. На каждой ветке висел плод: лестница оканчивалась жильем — домом, прилепленным к скале. Дома были разнокалиберными — от старых одноэтажных до новых больших, построенных, видимо, сравнительно недавно.
Талызин сказал:
— Не завидую я здешним почтальонам.
— Я тоже не завидую им, — кивнул Хозе.
— Сколько людей живут в этих ласточкиных гнездах? — полюбопытствовал Талызин, когда они одолели еще сотню ступеней.
— Семнадцать тысяч человек, — ответил Хозе быстро, будто ждал этого вопроса.
Они остановились на площадке передохнуть.
— Вон твое гнездо, Иван, — указал Хозе вверх и вбок. Высотный дом, словно бы состоящий из одного фасада, казался нарисованным на плоскости скалы.
Талызин удивился:
— Четырнадцать этажей?
— Только с фасада, — улыбнулся Хозе.
— А с тыла?
— С тыла здание имеет всего два этажа — тринадцатый и четырнадцатый.
Не поднимаясь в дом, где должен был жить Талызин, они отправились на рудник.
Вход в центральный штрек украшала отлитая из бронзы фигура нагой индианки. В одной руке женщина держала весы, в другой — молот. Чаши весов были припорошены непрерывно сеющейся снежной крупкой.
Хозе пояснил, что это памятник женщине, которая, по преданию, случайно открыла эти богатейшие копи. А теперь вот ее дух незримо покровительствует тем, кто эти копи разрабатывает.
— Хозяйка Медной горы, — сказал Талызин, вспомнив давным-давно, в детстве, читанную книжку.
— Как точно ты сказал, Иван: хозяйка медной горы, — повторил Хозе.
В узком дощатом помещении им выдали тяжелую прорезиненную спецодежду, шахтерские каски, лампочки в металлической сетке, сапоги.
— Я готов! — Талызин выглянул из кабины, в которой переодевался.
Хозе посмотрел на него и в комическом ужасе закрыл лицо ладонями.
— Я что-то не так надел? — обеспокоенно спросил Иван, ища глазами зеркало.
— Русские танки на улицах Санта-Риты, — замогильным голосом произнес Хозе, убирая ладони с лица.
— Ты о чем, Хозе?
— О том, что советские танки оккупируют оливийскую столицу, — пояснил
Талызин удивленно спросил:
— Что с тобой?
— Со мной все в порядке, я только повторяю сенсационное сообщение. Именно такую утку с месяц назад напечатала одна оливийская ультраправая газета, — сказал Хозе, становясь серьезным. — Целый разворот она посвятила репортажу о том, как русские высаживаются с подводных лодок в Королевской впадине, занимают Санта-Риту и так далее. На первой полосе красовалось большое фото: советская танковая колонна на главной улице оливийской столицы. На головной машине из люка высунулся танкист — очень на тебя похожий, Иван, когда ты в этой каске! Фотография была сделана мастерски, она выглядела как подлинная и, конечно, вызвала поначалу шум. Газетный материал излагал с «документальной» точностью, — слово «документальной» Хозе иронически подчеркнул, — как советские войска занимают улицу за улицей, район за районом, как штурмуют президентский дворец. А в самом низу полосы шла малюсенькая приписка, еле заметная, набранная самым мелким шрифтом: «Вот что произойдет с нашей страной, если вы будете поддерживать Орландо Либеро». Однако читатели разобрались, что к чему. Перед зданием редакции начались возмущенные демонстрации, в окна полетели тухлые яйца и гнилые помидоры. Короче, газете пришлось приносить публичные извинения уже в следующем номере: это, мол, была неудачная шутка, желание увеличить тираж, ну и прочее в таком роде.
— Такая шутка имеет совершенно точное название: провокация.
— Верно.
— Газету закрыли?
— Ну, что ты. До сих пор выходит. Можешь купить, если хочешь. Вон она продается, рядом с «Ротана баннерой», — кивнул Хозе в сторону газетного киоска.
Они подошли ко входу в туннель, остановились. Из зияющего провала тянуло сыростью, прелью, время от времени из темной глубины доносились глухие удары, похожие на вздохи.
Туннель, ведущий в глубину горы, был коротким. Он оканчивался площадкой, с которой можно было попасть в вертикальный ствол шахты. Стальные тросы подъемного устройства, двигаясь, подрагивали и тускло поблескивали в свете шахтерских лампочек.
Хозе и Талызин стояли в ожидании клети, привыкая к полутьме.
— Будем спускаться? — спросил Талызин.
— Подниматься, — поправил Хозе. — Рудник расположен под самой вершиной горы.
Подошла и остановилась клеть, звякнув цепью.
Вверх ползли медленно, со скрипом. У штрека Хозе опустил рубильник, и клеть остановилась.
Они двинулись сквозь лес крепежных балок, освещая себе путь лампочками. Шахтеры им не встречались, хотя с разных сторон все время доносились удары. Иван шел не торопясь, иногда останавливался, по-хозяйски осматривал почву под ногами, обстукивал балку, пробуя, прочно ли поставлена.
Хозе больше поглядывал по сторонам, словно ожидая какого-то подвоха. Но увидеть что-либо в стороне было невозможно: все скрадывала темнота.
Потолок штрека начал понижаться, теперь им приходилось идти, слегка пригнувшись. Кое-где с потолка капало, под ногами появились лужицы и ручейки.
Внезапно впереди покачнулось что-то темное, одновременно вдали послышался шум, будто передвигалась какая-то масса. Хозе резким движением толкнул в бок Талызина и сам упал рядом. Они услышали легкий хруст, стояк надломился, сверху посыпались камни, комья отвердевшей земли. Один камень больно ударил Талызина по лодыжке. К счастью, обвала не произошло: каменный дождик, побарабанив по их каскам, сошел на нет.