Тени надежд
Шрифт:
Пешие друзья грянули хохотом.
Переговорщик побагровел, повернулся и зашагал прочь. Ему вслед полетели советы, как любящим мужам ловчее становиться раком.
Стена щитов вздрогнула, качнулась вперед. Танай перехватил сариссу и крикнул:
– Братья, помните, все вы – титаны!
Что есть человеческая жизнь? Полевой цветок, былинка, сорвешь, не заметишь. Но у иных цветов шипы есть и корнями они за землю цепляются так, что, пожалуй, скорее все ладони раздерешь в кровь, прежде, чем этот сорняк вырвешь.
...Чья-то оскаленная рожа...
– Ахрг!
Чавкающий звук раздираемой плоти.
Огромное, во все небо, красное солнце сжимается в точку.
– Все, как один!
Он еще может слышать, значит, жив? Значит...
Молот бьет по наковальне. Без гулкого лязга, совсем беззвучно. Ничего здесь нет, ничего...
...Едва различимое желто-зеленое пятно висит посреди черноты предвечного небытия уже тысячу лет, а может один вздох. По краям пятно переливается бледной радугой. Ни рук, ни ног. Вообще тела нет. Или все же есть? Вот бы глаза открыть, да на отливку век какой-то дурак свинец пустил. Ну-ка, поднатужимся...
Пятно сжалось в пляшущую рыжую искорку лучины, а в следующий миг оказалось, что и руки-ноги на месте. Вроде бы. По крайней мере, болят. Да еще как...
Небо с землей поменялись местами. Нет, нет!
Снова бесплотная тьма...
Холодно.
Свистит ветер, хлопает дверь.
Тишина.
– Сейчас дров подкину, согреемся.
Голос немолодой, мужской, хриплый.
Откуда он?
Дрожат веки, сопротивляются глаза тусклому свету. Для них он сейчас ярче тысячи солнц.
– Ты смотри! Очнулся, наконец! Ну, радуйся, парень!
Чья-то бородатая... Нет. Чье-то седобородое лицо. Радостное.
"Ты кто?"
– Сейчас, сейчас, напою тебя, как знал ведь, похлебки-то сварить! Сейчас, парень. На вот, пей.
Губ касается глиняная плошка с чем-то обжигающим.
Из глубины глотки вырывается выворачивающий наизнанку кашель.
"Ты кто?"
– Давай, пей, тебе силы нужны, а то вон, почти в скелет превратился.
"Он не слышит. Или я не могу говорить?"
Все силы в кулак.
– Ты... – снова приступ кашля, – кто?
Старика звали Поликсеном. Он наблюдал за битвой со скальной площадки на крутом склоне Каллидромона, возвышавшейся над местом последнего боя отряда Таная.
Когда сражение закончилось, победители удалились в свой лагерь, а на поле появились сотни рабов. Они выносили раненных и убитых воинов Союза, снимали доспехи с трупов врагов. Поликсен спустился с утеса и смешался с рабами. Он надеялся найти еще живых, а в случае неудачи, хотя бы вынести с поля тело командира македонян и предать его достойному погребению. Командира он нашел довольно быстро, афинские падальщики еще не успели добраться до него и снять панцирь и шлем с золотой полосой лохага. Македонянин лежал на спине, сжимая в правой руке, по рукоять красный меч, а в левой – обломок сариссы с острым подтоком. У ног его валялся разбитый в щепки щит. На теле лохага не было живого места, а лицо представляло собой сплошное кровавое месиво. Очевидно, после того, как он упал, афиняне изрядно поглумились над искусным воином, лично отправившим к Перевозчику более дюжины их товарищей.
Нигде по всему полю не наблюдалось такого нагромождения трупов, как здесь, на небольшом пятачке. За истребление горстки так и не покинувших своей позиции педзетайров афиняне и их союзники заплатили поистине страшную цену. Десять раз пожалел Харидем, что по примеру Ксеркса не засыпал последний рубеж македонян градом стрел, а желая пущей славы, двинул в атаку гоплитов. Слава в итоге встала очень дорого.
Поликсен уже спихнул с мертвого лохага навалившийся на ноги тому труп афинянина и собирался тащить его прочь с поля, мысленно испросив прощения у остальных павших, что старческих сил не хватит на всех, как вдруг краем глаза заметил, что у одного из мертвецов пальцы левой руки сжались в кулак.
Македонянин еще дышал. Досталось ему – будь здоров, как всем им. Большая часть ран – не слишком опасна. Глубокий порез на правой руке, пара сломанных ребер, опять же с правой, неприкрытой щитом, стороны. Неприятно, но и не страшно. Другое дело – сквозная и рваная рана на левом бедре, что у фалангита обычно выставлено вперед. Ногу пропороли широким листовидным наконечником гоплитского копья. Вырвали с проворотом. Судя по всему, задета кость.
Похоже, пропустив такой удар, парень упал на колено и его оглушили ударом по шлему. Не просто оглушили – меч-копис, содрав с бронзы синюю краску, скользнул вниз и вонзился в основание шеи. Не глубоко, силу удар уже растерял, но совсем рядом яремная вена. Чуть-чуть бы в сторону... Повезло.
Везучий парень о своем везении не знал и баловнем судьбы не выглядел. Выглядел неуверенно переминающимся в хвосте длинной очереди на ладью Харона.
"Ну уж нет. Я тебя отсюда вытащу, а там – как боги присудят. Твоему командиру уже все равно, а ты давай, держись парень".
Поликсен подхватил македонянина под мышки и потащил. Тот еле слышно застонал.
"Ничего-ничего, все будет хорошо".
Старик снял с раненого приметный македонский шлем, способный выдать, и кликнул одного из крутившихся поблизости рабов. Вдвоем они вытащили парня из груды тел, перевязали раны чистой тряпицей, располосованной на ленты. Когда же раб высказал удивление, что они несут раненного вовсе не в сторону Врат, к лагерю афинян, а зачем-то лезут вверх по склону, Поликсен слегка приложил его по темени обухом сыскавшегося за поясом топорика. Не до смерти. Тут уже совсем недалеко пощипывал травку привязанный к стволу маквиса поликсенов мул. Старик взгромоздил ему на спину бесчувственного парня, отвязал животину, цокнул языком и зашагал прочь.
Часть его пути пролегала по той самой знаменитой козьей тропе, когда-то выведшей персов в тыл Леониду. Только Поликсен заворачивать крюк обратно в Фермопилы не собирался и, когда тропа повернула на восток, он шагнул на другую, не столь заметную, ведущую на юг, в долину Кефиса. На берегу этой реки стоял дом, в котором спустя двенадцать дней после битвы, раненый македонянин очнулся.
– Кто-то из Олимпийцев горой за тебя стоит, парень. Другому бы ногу уже резать пришлось, а ты вроде еще побегаешь. Ну, по крайней мере, поковыляешь. На своих двоих. Если я что-то понимаю в ранах.
– Где... я?
– У меня дома.
Македонянин попытался приподняться на локте, но без сил рухнул на постель. Облизал губы. Ответ его явно не удовлетворил, но сил допытываться не осталось.
– Ты кто?
– Зови меня Поликсеном. А как твое имя?
– Андро... Андроклид...
– Вот и познакомились.
– Скажи... мне...
– Потом скажу, отдыхай.
Андроклид сердито мотнул головой, поморщился и закрыл глаза. Лоб его покрылся испариной и старик обеспокоенно пощупал его ладонью, нет ли жара.