Тени Огнедола. Том 4
Шрифт:
— Я убил его, когда он забрался в Море Теней, и использовал часть его души, чтобы получить возможность переходить из одного течения в другое.
Къярт кашлянул в кулак.
— Что? — Люфир бросил на него короткий взгляд.
— Того Проводника, с которым столкнулся я, убил Райз.
— Да? Не знал об этом.
Къярт оставил при себе замечание, что Люфир не должен был знать и о массе других вещей, и вместо этого сказал:
— Он использовал оружие, которое создал Проводник, против него же.
Ему казалось, что Люфир должен был проявить чуть больше интереса к тому, что касалось его внука.
—
Пластины раздались в стороны, слились друг с другом, прижались к возникшей на уровне тропы земле. Свет угас, скрадывая резкие контуры каменной равнины, над которой насупилось пурпурно-красное низкое небо.
Къярт почувствовал прикосновения порывистого, стылого ветра. Он не сбивал с ног, не мешал идти, только трепал полы плаща Люфира, царапал щеки и лоб, навевая мысли о близящейся ночной грозе.
Пространство тихо скрипнуло и заскрежетало деревом по камню. Впереди, словно из-за полупрозрачной ширмы, вынырнула лодка. Потемневшее от времени, местами растрескавшееся дерево, свисающий с кормы на потрепанной бечевке ржавый фонарь. Лодка не плыла — медленно ползла по камню на приделанных к ней колесах, пока еще далеких от круглой формы. Ею правил кормчий — склонившийся к самой земле горбун с неестественно длинными тонкими руками, чье тело с ног до головы было закутано в рваную ветошь. Он неторопливо, размеренно упирался веслом, высеченным из белого опала, в землю и толкал лодку вперед.
Сперва Къярт заметил сидящие в ней блеклые нечеловеческие тени. А затем, один за другим, впереди стали появляться и другие посудины, медленно и неумолимо движущиеся в одну сторону, словно мигрирующие акулы — с горбунами-кормчими и безучастными тенями на борту.
— Кто это? — шепотом спросил Къярт, с опаской косясь на лодку, возникшую всего в десятке шагов от них.
— Паромщики. Они перемещают души по течению горизонта.
— Зачем?
— Так они очищают их от прежних личностей. Поедают ороговевшие части души, в которых хранятся воспоминания. На каждом горизонте этот процесс протекает по-своему. Приобретает всеразличные формы. Пока твоя сила не окрепнет, тебе следует держаться от паромщиков подальше. Они редко нападают, но если ты приблизишься, их может приманить энергия печатей.
Къярт сглотнул и ускорил шаг, стараясь держаться поближе к Люфиру, который словно нарочно прокладывал путь через самую гущу.
— Не бойся. Они тебя не тронут, пока я рядом, — заверил мужчина и коснулся лишенным эмоций взглядом одного из паромщиков.
Его и всех остальных охватило пламя, и на короткое мгновение Къярт решил, что это дело рук Люфира, но вскоре осознал, что горят не только лодки, но и все вокруг. Этот огонь не был рыжим — скорее бурым или даже черным. Он тянулся столбами вверх, лизал небо, с которого сыпались мохнатые языки пламени.
А небо ли это было?
Вслушиваясь в гул огня, Къярт все отчетливее слышал исходящий из него свист, будто кто-то бросил в пламя охапку бузины. Или это был не свист, а крик сгораемых заживо?
Он вздрогнул, когда над головой раздались хлопки крыльев, и по плечам Люфира скользнула темная тень. Къярт поднял взгляд, но не увидел ничего, кроме зарева пожара.
— На одних горизонтах не встретить ничего, кроме пребывающих в беспамятстве душ. Зачастую такие течения безлики, похожи на вымершую призрачную пустошь, — Люфир говорил тихо, но Къярт отчетливо слышал каждое слово даже сквозь ревущее пламя. — Другие могут принимать крайне реалистичный облик. Они глубокие, продуманные, детализированные — порой настолько, что не отличишь от настоящего мира. Вплоть до установления строгих, почти нерушимых законов физики. Такие горизонты полнятся сущностями — низшими, неразумными, и высшими, способными формировать общины.
Небо рухнуло вниз, огонь хлынул со всех сторон, а затем зачерствел, превратившись в тесный и низкий проход.
Къярт пытался убедить себя, что вокруг — сырой от испарины камень, но его поверхность не была статична. Время от времени по ней пробегали волны — сокращения, до боли напоминающие перистальтику кишечника.
Къярт содрогнулся: лента, по которой они шли, просочилась в пористую поверхность прохода, и теперь босые стопы сполна ощущали его податливость и шершавость, как у гигантского мясистого языка.
Когда пол ожил, отрастил тонкое влажное щупальце и потянулся к щиколотке, Къярт с опаской спросил:
— Так и должно быть?
— Не обращай внимания. Просто иди вперед.
Къярт искренне пытался.
К первому щупальцу прибавилось второе, затем третье и четвертое. В итоге вся поверхность извилистого прохода покрылась колышущимися выростами. Къярт чувствовал себя соринкой, угодившей в нос гиганта, и которую мерцательные реснички собирались вытолкнуть прочь.
Когда «реснички» поредели, Къярт не без облегчения выдохнул. Преждевременно. Одни отростки исчезли, чтобы дать другим больше пространства. Отвоевав себе место, они утолщались, превращались в полупрозрачные человеческие руки с едва сформированными, как у эмбриона, пальцами и гибкими костями. Следом за руками появились лица: они пытались проникнуть внутрь прохода, проминали стенки носами и лбами.
У лиц были женские голоса. Они открывали рты, шевелили губами, исторгая фразы на неизвестном языке. Что-то требовали, звали.
Сцепив зубы, Къярт старался не обращать внимания. Он втягивал голову в плечи, когда покрытые слизью пальцы прикасались к макушке, прижимал кулак свободной руки к груди, но существа все равно умудрялись хватать его за локоть. Их попытки удержать его становились все настырнее, а каждый новый шаг — тяжелее. Къярт словно брел по колено в болотной воде, заросшей длинными, густыми водорослями. Он запутывался в скользкой, режущей кожу траве, увязал в иле, который нехотя, с влажным хлюпаньем отпускал его ногу, чтобы в следующий раз схватить еще крепче.
— Къярт.
Он поднял на Люфира взгляд и прочел по его лицу, что еще немного, и мужчина бросит его прямо здесь. Но вместо этого лучник шагнул к нему, перехватил запястье другой рукой, положил освободившуюся ладонь на плечо и повел рядом с собой.
Теперь, когда Люфир держался совсем близко, лица заметно поумерили свой пыл. Они все еще тянули к Къярту руки, касались его, но больше не пытались схватить, а только поглаживали. Поглаживали и роптали, жаловались друг другу, корча страдальческие мины.