Тени пустыни
Шрифт:
— Да! Некрасиво поступать так с женщиной… Пакостно… На Востоке не приняты слишком свободные разговоры о женщинах.
— Тьфу–тьфу! Это не мешает нам ценить и… любить женщин, — пискнул Али Алескер.
— Неумно и некрасиво, — повторил убедительно Ибн–Салман.
Он сделал маленькую паузу и продолжал:
— Вы подумали? Ваша жертва — женщина. Постыдно! Гнусность. Уважение к женщине–матери у восточных народов превыше всего. Прекратите!
Снова запищал Али Алескер:
— Ничего не вижу такого. Ребенок — его слабый пунктик. Все приготовлено.
— Укусы свойственны… хорькам. Даму избавьте от ваших… от вашего…
Али Алескер возражал:
—
Боже! Они говорят о ее ребенке. Настя–ханум не могла думать ни о чем другом, как о своем сыне… Ей казалось, что все говорят и думают об ее Андрейке. Но почему они говорят: «Сыграл роль», «Довольно путаться». Как смеют они даже говорить такое!
Как ужасно стоять вот так у дверей и ловить обрывки непонятных, жутких фраз. Сердце может разорваться… Настя–ханум едва сдержала себя. Рука ее сжимала ручку двери.
Рано… рано…
Все–таки еще мгновение, и Настя–ханум рванула бы на себя дверь.
Но не рванула.
Настя–ханум, затаив дыхание, слушала. Она почти задыхалась и слушала.
Анко Хамбер вспылил:
— Чепуха… Не устраивайте спектаклей. Мы перехватим сокола по дороге. Ребенок не нужен. Дальше он только помешает.
— Тьфу–тьфу! — заплевался Али Алескер. — И ребенка, и эту… как вы ее назвали, дуру пора убрать.
— Все методы хороши, — повторил Анко Хамбер, — не понимаю ваших потуг на благородство, я…
Его перебил писк Али Алескера:
— Прекрасно! В Курейшит Сарае и устроим встречу господину дервишу… Э! Что такое?
…На пороге стояла Настя–ханум. Несмотря на растрепанные волосы, блуждающий взгляд, вспухшее от слез лицо, она была все так же прекрасна, так же обаятельна.
Анко Хамбер и Али Алескер вскочили. Стоявший посреди комнаты Джаббар ибн–Салман поклонился, подошел к ней и в высшей степени вежливо и церемонно проводил ее к креслу. Все выжидательно и напряженно смотрели на молодую женщину.
Настя–ханум дрожала от гнева. Ей хотелось накричать на Анко Хамбера, и она мысленно подбирала самые унизительные выражения.
Но она сдержалась и только сказала:
— Мистер Хамбер, куда вы девали моего ребенка? Сейчас же отведите меня к нему!
В один голос Анко Хамбер и Али Алескер воскликнули:
— К какому ребенку?
Настя–ханум уже не могла сдерживаться больше.
— Лживые, подлые вы люди… Отведите меня к моему сыну. Вы звери… Сын болен… Вы… вы… говорили, что он в Ашхабаде, а сын, оказывается, здесь… Вы… вы…
И она заплакала. Она не могла удержаться, чтобы не заплакать.
— Сын?! — взвизгнул Анко Хамбер. — Как я могу отвести вас к вашему сыну?! Ваш сын в Ашхабаде.
— Но… но вы говорили о ребенке.
Анко Хамбер и Али Алескер переглянулись. Джаббар ибн–Салман спокойно и убедительно заговорил:
— Волноваться, мадам, нет оснований. Разговор совсем не о вашем сыне… и не о вашем муже… Прошу об одном: разрешите мне помочь вам…
Настя–ханум вытерла слезы и сказала:
— Я не поняла. Я подумала, что они говорят об Андрейке. Мистер Анко обещал помочь переправить в Ашхабад… И… не выпускает меня отсюда.
Джаббар ибн–Салман снова склонился в поклоне. Лицо его, сухое, темное, преобразилось. Глаза горели живым интересом.
— Я сделаю все, о чем вы попросите. Разрешите пойти распорядиться.
Он повернулся к Анко Хамберу:
— Сэр, я требую… Я возмущен.
— Это чепуха… Мадам свободна… Я боялся только, что улица… толпа…
Настя–ханум плакала. Все смущенно смотрели на нее. Когда она подняла голову, в комнате никого не было.
Настя вскочила и кинулась к двери, куда все ушли.
Дверь оказалась плотно закрытой. Настя колотила в нее кулаками. Дверь молчала.
«Ах, так…»
Настя–ханум прошла в холл. Швейцар почтительно накинул ей на плечи черный чадур и распахнул буковые двери…
«Курейшит Сарай!..»
Настя–ханум шла по улице, а странное название не выходило из головы. «Курейшит Сарай». Караван–сарай Курейшита.
И вдруг осенило ее. Да, такое название упомянул Анко Хамбер.
В чем дело? Да ведь там живет женщина Гульсун с… девочкой, с ребенком. Вот о каком ребенке они говорили. Никакого отношения Гульсун и дервиш к ее Андрейке не имеют. Ее Андрейка в Ашхабаде больной, тяжело больной… А они ее не выпускали из Мешхеда. Тянули. Отговаривали. Говорили, нет автомобиля. На что ей автомобиль? Она уедет и так… Проклятые интриганы. Что они затевают? Гульсун… Девочка! Ах вот в чем дело!
Полная мстительных чувств, Настя–ханум теперь думала только об одном. Как предупредить Гульсун, рассказать о разговоре, помочь ей. Наконец Настя–ханум поняла, кого имел в виду Анко Хамбер, сказав «дервиш»!
Настю–ханум меньше всего беспокоила судьба дервиша Музаффара. Неприятный тип. Ей претили его одежды таинственности. «Романтика в лохмотьях», — называла она его небрежно. «Что он напускает на себя мрак и разыгрывает защитника сирот и вдов?». Музаффар тогда грубо повел себя из–за найденной на мусорной свалке девочки. Она встретила его после истории в караван–сарае на берегу Немексора еще только один раз. Гулям упросил ее съездить тогда ночью вместе с ним в лагерь кухгелуйе и поговорить с Музаффаром, объяснить ему, что это оружие во вьюках предназначено для племен Северо–Западной провинции. Почему Музаффар должен был поверить ей, если он не верил Гуляму? Что из того, что Музаффар говорил по–русски? Что из того, что Музаффару Гулям представил Настю–ханум как советскую подданную? Какое это могло иметь значение в случае с караваном? Но вышло так, что Музаффар словно поверил ей. Но он не разрешил ни ей, ни Гуляму оставаться в лагере кухгелуйе и проводил их обратно в Баге Багу… Отдал их прямо в лапы Анко Хамбера. Музаффар столько вреда причинил и Гуляму и ей. По ее убеждению, Музаффар играл сомнительную роль. Наверное, он сам связан с англичанами. Теперь Настя–ханум возненавидела всех англичан вообще… Доставить им неприятность… Им зачем–то понадобилась приемная дочь Музаффара. Так нет, они ее не получат. «Вот так логика! — усмехнулась про себя Настя–ханум. — Ладно… Пусть женская логика. На то я и женщина».
Найти Курейшит Сарай не составило большого труда. Но здесь Гульсун никто не знал.
— Женщина с таким именем в караван–сарае не проживает, — уверял сладенький, с отвислыми усами хозяин. Он все заглядывал Насте–ханум под кисею покрывала.
С отчаянием Настя–ханум пошла назад. Она шла, не обращая внимания на прохожих, жадно посматривавших на ее стройные ноги в моднейших туфлях.
И вдруг ее вывел из печальных раздумий голос:
— Ханум не побьет свои нежные ножки о камни мостовой? Вон какие каблучки тонкие… Ханум привыкла ездить в автомобиле…