Тени сна (сборник)
Шрифт:
— Нумериец? — спросил сенатор.
— По отцу, — ответил раб. — Мать асилонка.
«Теперь понятно, откуда у тебя светлые волосы», — подумал Крон.
— Читать, писать умеешь?
— Да.
— Надо добавлять: мой господин, — поморщился Крон. — Сколько языков знаешь?
— Четыре. Нумерийский, асилонский, дарийский и патский… — Раб запнулся и добавил: — Мой господин.
Крон кивнул.
— Сколько он стоит? — не оборачиваясь к надсмотрщику, спросил он.
— Вы посмотрите на его телосложение, его мышцы, — растерянно проговорил надсмотрщик. Очевидно, он не привык
— Его мышцы меня не интересуют, — надменно скривил губы Крон. — Если бы была такая возможность, я бы с удовольствием оставил их тебе. Сколько он стоит?
— Со всадником… — вконец растерявшись, выдавил надсмотрщик.
Крон презрительно молчал.
Наконец надсмотрщик собрался с духом и выпалил:
— Восемьсот звондов!
Спиной Крон почувствовал, что надсмотрщик даже зажмурился от такой баснословной суммы. Он достал кошель и отсчитал деньги. Все еще не веря в такую удачу, надсмотрщик дрожащими руками пересчитал звонды, большую часть засунул за пазуху, а остальные спрятал в хозяйский кошель.
— Может, господину угодно купить еще кого-нибудь? — засуетился он.
— Мне угодно, чтобы моего раба расковали.
— Сейчас!
Надсмотрщик исчез и через мгновенье появился с кандальником, который сразу же принялся расковывать раба.
— Как тебя зовут? — спросил сенатор раба.
— Врадпшекрогсотн, — с нумерийским выговором в нос ответил раб и, снова запнувшись, добавил: — Мой господин.
Крон надменно поглядел на раба.
— Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я о твое имя сломал язык? Я буду звать тебя кратко — Врад.
— Если вам угодно… мой господин, — попросил раб, — то лучше зовите меня Шекро. Я к этому имени привык — так звала меня мать.
— Пусть, — благодушно махнул рукой Крон. Он бросил звонд кандальнику, расковавшему раба.
— Следуй за мной.
Ни на кого не глядя, сенатор пошел вдоль толпы рабов. Несмотря на приобретенные им здесь надменность и чванливость, так необходимые сенатору, унизительное зрелище людей, продаваемых в рабство, действовало на него угнетающе.
— А меня господин сенатор не желает выкупить? — услышал он вдруг чей-то насмешливый голос.
От неожиданности Крон вздрогнул и остановился. Вопрос был задан на чистом линге. Перед ним стоял коренастый, ничем не примечательный, разве только многодневной густой щетиной, покрывавшей почти все лицо, раб.
В его светлых глазах играли откровенные веселые искорки.
— И даже если сенатор и не желает, — продолжал раб на линге, — ему придется это сделать.
«Это же Бортник, — узнал Крон. — Так вот откуда рабы — с острова Крам…» Он демонстративно нахмурился.
— Что он сказал? — спросил он семенившего за ним надсмотрщика.
— Что ты сказал?! — гаркнул надсмотрщик и замахнулся на Бортника тонким, белесым от жгучих мелких шипов прутом.
Крон перехватил его руку, подавив в себе желание сломать ее. Скорее всего, надсмотрщик не имел никакого отношения к пиратам — те были осторожны и предпочитали действовать через перекупщиков.
— Я сказал, — смиренно проговорил Бортник, — что у такого щедрого господина я бы с удовольствием выполнял самую грязную работу.
— Вот как?
Крон окинул взглядом его фигуру. Затем подошел, пощупал мышцы рук, живота.
— Н-да… — неопределенно протянул он и вдруг, схватив его за щетину на бороде, резко открыл рот и стал внимательно изучать зубы. Глаза Бортника прищурились от злости.
— И сколько он стоит?
Надсмотрщик сглотнул слюну.
— Тысячу! — выпалил он.
Сенатор только цыкнул сквозь зубы и молча пошел прочь. Мгновенье надсмотрщик стоял на месте как вкопанный, затем опомнился и побежал за ним.
— Господин, господин! — закричал он. — Я ошибся! Пятьсот!
— Ты ошибся еще раз и ровно наполовину, — бросил Крон через плечо. — Ибо в данном случае я покупаю мышцы, а не голову.
— Триста!
— Двести.
Надсмотрщик опешил. С трудом оправился и выдавил:
— Двести пятьдесят…
— Сто восемьдесят.
Надсмотрщик поперхнулся и совсем севшим голосом предложил:
— Двести тридцать…
— Сто семьдесят, — сказал Крон и повернулся, чтобы уйти.
— Согласен… — просипел надсмотрщик, ловя сенатора за тогу.
— И раскуешь раба за свой счет, — добавил Крон.
На этот раз надсмотрщик не торопился. Он долго торговался, переругиваясь с кандальником о цене работы, и, когда они договорились, кандальник, явно недовольный ценой, вяло принялся за дело. Жадность надсмотрщика дорого ему обошлась — недовольный кандальник при расковке основательно попортил цепи. Они снова принялись ругаться, но Крон оборвал их, заплатив надсмотрщику за Бортника. Воспользовавшись заминкой, кандальник быстро скрылся, весьма довольный собой. Надсмотрщик принялся было поносить всех и вся, начиная с рабов и кончая господами, но тут Бортник, явно имевший с ним свои счеты, двумя короткими ударами сбил его с ног. Надсмотрщик упал на колени, широко открытым ртом беззвучно ловя воздух.
— Хорошо начинаешь службу, — одобрительно сказал Крон и с усмешкой встретил злой взгляд Бортника.
Затем наклонился к надсмотрщику.
— Запомни, — сказал он, — не советую тебе в Пате оскорблять гражданина. Ибо, лишив тебя жизни, гражданин заплатит штраф всего в сто двадцать звондов — дешевле, чем я купил у тебя раба.
Крон приказал купленным рабам следовать за собой и пошел прочь.
Вначале, когда они, оскальзываясь на глине, шли по территории рынка, Бортник, как и полагается рабу, шел сзади. Но когда они ступили на мощеную улицу и рынок скрылся за поворотом, он поравнялся с Кроном.
— Радостная встреча двух коммуникаторов, — язвительно процедил он. — Еще бы за набедренную повязку заглянул. Очень жалею, что не откусил тебе палец, когда ты считал мне зубы.
Крон расхохотался.
— Не стоит насмехаться над сенатором, когда сам находишься в бедственном положении, — назидательно сказал он.
Бортник невольно улыбнулся. Он вспомнил, как заставил Крона обратить на себя внимание.
— Все-таки хорошо чувствовать себя свободным, — сказал он на линге, глубоко вздохнув всей грудью. — А знаешь, что самое неприятное в рабстве? Думаешь, издевательства надсмотрщиков? Чепуха! Грязь и насекомые — вот самое страшное зло.