Тени сна
Шрифт:
Извините, тётя Лаура, - рассмеялся Гюнтер.
А что касается твоего вопроса... Ты знаешь, мне кажется, что они используют книги в качестве учебников.
Да-да, не улыбайся. Как сказано в том же "Молоте ведьм": "Haresis maxima est opera maleficarum non credere" - величайшей ересью является неверие в деяния ведьм. Вот они, похоже, и стараются заставить поверить в свою реальность.
Гюнтер только кивнул. Фру Розенфельд своими сентенциозными рассуждениями напоминала горбатого оно из кондитерской фру Брунхильд.
– Тётя Лаура, а кто-нибудь за это время интересовался вашей библиотекой?
– Нет, Гюнтер, никто, - покачала головой фру
– Кто он?
– Сотрудник Сент-Бургского университета. Он работал над диссертацией.
Гюнтер едва сдержался, чтобы удивлённо не поднять брови. Университета в Сент-Бурге не было.
– Как его звали? Опишите мне его подробнее, тётя Лаура.
– Звали его Витос Фьючер - правда, странное имя ? Иностранец наверное, а может, иммигрант. Чувствовался в его речи незнакомый акцент. Слишком уж правильно говорил. Он привёз в бургомистрат рекомендательное письмо из университета, и я даже разрешала ему брать книги для работы в гостиницу на ночь. Он всегда их исправно приносил утром. Правда, когда он внезапно уехал, не предупредив меня, то увёз с собой "Наставления по допросу ведьм", входившие в состав Штадтфордских земских уложений за 1543 год. То есть, это я думала, что увёз, потому что, когда я на следующий день доложила о пропаже доктору Бурхе, то он успокоил меня. Он сказал, что гирра Фьючера срочно вызвали в Сент-Бург - что-то там случилось с его женой при родах, - и он передал "Наставления" доктору Бурхе. И доктор Бурхе на следующий день действительно принёс "Наставления".
– И какой он из себя, этот Фьючер?
– Молодой, лет тридцать - тридцать пять. Обаятельный...
– Фру Розенфельд задумалась.
– Ты знаешь, Гюнтер, бывают такие люди, немногословные, кажущиеся мрачноватыми, но скажут буквально несколько слов, фраз и ты сразу же проникаешься к ним симпатией. Вот и Фьючер такой... И красивый, несмотря на то, что абсолютно лысый, даже без бровей и ресниц. Черты лица правильные: задумчивые, глубокие глаза, высокий лоб; а большая голова настолько правильная, что я бы даже сказала красивая, Знаешь, Гюнтер, есть такие плешивцы, головы у них либо приплюснутые, либо угловатые, и обязательно жирная складка на затылке. А у Фьючера нет. У него идеальная голова. Одевался он с иголочки. Всегда в костюме, брюки наглажены, белая рубашка, галстук... И я никогда не видела чтобы он расстегнул пиджак, или ослабил узел галстука! Всегда такой аккуратный, подтянутый, корректный, вежливый... Голос приятный, тихий, обходительный...
– Каких-либо странностей за ним не заметили? В разговоре, поведении?
– Да нет, вроде бы...
– Фру Розенфельд пожала плечами.
– Об акценте я тебе говорила... А ты знаешь, Гюнтер, были. Держался он скованно. Садился как-то необычно, замедленно, всё время посматривая на стул, будто боялся, что стул из-под него вот-вот выдернут. И брюк никогда на коленях не поддёргивал. А потом руки у него... Какие-то неумелые, что ли? Он так странно перелистывал страницы - не подушечками пальцев, а всей ладонью, - что мне порой казалось, будто у него протезы. И никогда здесь не писал, только читал. Как сядет, так и сидит и не шелохнётся, и впечатление такое, что и не дышит. Причём застывал на несколько часов в настолько неудобной позе, что я удивлялась, как у него спина не затечёт или шея... Да, чуть самое главное не забыла. Он, наверное, больной человек. Кожа у него такого землистого цвета, серая, с синевой, и губы синие. Ну, знаешь, как у туберкулёзников, которые загорают под кварцевой лампой.
– Тётя Лаура, а полицию сюда вызывали, когда случилась кража? Они место происшествия осматривали?
– Да был тут Губерт - наш начальник полиции, - махнула рукой фру Розенфельд.
– Повертел головой туда-сюда и ушёл. Я и сама понимаю: что здесь осматривать, когда не то, что замка, дверей нет. Но, когда Губерт ушёл, я поднялась по лестнице выше и увидела на ступеньках один офорт из "Капричос" Гойи. Тогда я обшарила весь чердак и у слухового окна нашла несколько офортов... А ты знаешь, Гюнтер, наверное, кража случилась до появления в городе этих. Потому что я тогда подумала, что ворам делать на крыше, когда можно спокойно вынести книги через любое окно на первом этаже? Они у нас легко открываются. То есть, я тогда даже не подумала, что это могут быть ведьмы на помелах. Хотя...
Фру Розенфельд смущённо улыбнулась.
– Хотя тогда действительно, что делать обыкновенным ворам на крыше? Извини, Гюнтер, кажется, я сама запуталась...
Гюнтер понимающе кивнул.
– Покажите мне найденные офорты.
– Пожалуйста, пожалуйста, - засуетилась фру Розенфельд. Она снова полезла в стол и извлекла из нижнего ящика аккуратный бумажный свёрток.
– Я их не стала класть на стеллаж, а на всякий случай спрятала сюда.
– Вы сообщили о своей находке в полицию?
– Да. Но Губерт только отмахнулся.
Гюнтер развернул свёрток. Офорты были отпечатаны на толстом, желтоватом от времени картоне. На каждом листе ниже офорта стоял номер, название офорта, пояснение автора по-испански, а ещё ниже - перевод. Конечно, искать какие-либо следы на картоне спустя шесть месяцев было бесполезным занятием, и всё же он скрупулёзно изучил каждый лист. Следов он не нашёл и тогда принялся рассматривать сами офорты. Больше всего ему понравился офорт N 68, изображавший двух ведьм, старую и молодую, летящих верхом на помеле. Почему-то именно так представлялись Гюнтеру ведьмы, летающие над Таундом. Он прочитал название: "Вот так наставница!" По-испански было написано: "Linda Maestra".
"Линда Мейстра", - прочитал он про себя. О простом совпадении не могло быть и речи. Значит, не Шплинт, как он понял шипение Петера, а Линда! Значит Линда... Он вспомнил, как горничная сказала ему: "сегодня полнолуние", - и содрогнулся.
– Скажите, фру... тётя Лаура, - спросил Гюнтер севшим голосом, - "Капричос" был у вас в единственном экземпляре?
– Как ты догадался ?
– удивилась фру Розенфельд.
– У нас было три экземпляра. Похитили все... Один мадридский, отпечатанный самим Гойей в 1799 году, другой - парижский 1869 года и третий - эти листы как раз из него - штадтфордский 1926 года.
Гюнтер ещё раз внимательно осмотрел офорты и изучил надписи под ними, но больше ничего не обнаружил.
– Спасибо.
Он аккуратно сложил листы, завернул в бумагу и вернул фру Розенфельд.
– Тётя Лаура, - проговорил он, заглянув в глаза старушки, вы, конечно, в курсе всех сплетен города - городок-то у вас небольшой?
– Ну, уж и всех. Не очень-то я ими интересуюсь.
– И всё же, давайте немного посплетничаем.
Фру Розенфельд негодующе повела плечом.
– Тётя Лаура, - Гюнтер сделал вид, что не заметил этой реакции, - у вас в городе есть две близняшки, обе работают горничными: одна - в мотеле "Охотничье застолье", другая - в гостинице "Корона". Что вы можете сказать о них?