Тени старинных замков
Шрифт:
Большая часть привидений, о которых до сих пор упоминалось, были невидимы, но не всегда ночные посетители ускользают от взора смертных.
Две сестры ночевали в одном доме в Северной Англии, когда младшая проснулась и увидела, что по комнате бродит старик в ночном колпаке. Когда она впоследствии рассказывала об этом, то говорила, что испытала скорее удивление, нежели испуг. Ее же сестра, напротив, обмерла от ужаса. Старик продолжал шарить по комнате. Наконец он подошел к комоду, где находились пуговицы, забытые заезжим портным, который работал в доме. Она не могла точно сказать, бросил ли старик их на пол, только они все посыпались из ящиков с большим шумом, а старик исчез. На другой день, когда сестры рассказывали об этом приключении хозяевам, то заметили, как те многозначительно переглянулись между собой. Однако то, что в доме водится домовой, молодая девушка поняла гораздо позже.
— Мне даже не приходило в голову, — рассказывала она, — что это могло быть привидение. Разве когда подумаешь, что привидение носит ночной колпак?
Во время Лейпцигской ярмарки, когда свободных номеров в гостиницах, естественно, нет, иностранцу найти место, особенно если он приехал поздно вечером, почти невозможно. И все же ему отыскали комнату в доме одного обывателя. В ней давно уже никто не жил, но его уверяли, что хозяева даже будут посетителю очень рады. Ему, смертельно уставшему, страшно хотелось спать, и он с удовольствием принял предложение. Однако среди ночи, несмотря на усталость, странные, необъяснимые звуки разбудили его и долго не давали заснуть. На другой день он пожаловался своим хозяевам, которые выслушали его молча. На следующую ночь, едва только он успел лечь, как домашние с удивлением увидели его поспешно спускающимся с лестницы с чемоданом на плечах. Он объявил, что ни за что на свете не останется в этой комнате — к нему вошла одетая старомодно женщина с кинжалом в руке, которая стала угрожать ему. Некоторое время спустя, когда заболела молодая хозяйская служанка, ее вынуждены были положить в той роковой комнате, чтобы изолировать от остальных. Вскоре она поправилась, ни разу за все время не пожаловавшись на какое-либо беспокойство. Тогда ее спросили, не случалось ли с нею чего-нибудь необычного, когда она находилась в комнате.
— Всякую ночь, — отвечала служанка, — ко мне приходила чудная женщина, садилась на кровать и ласково гладила меня рукой. Я думаю, что благодаря ей я и выздоровела. Но я никогда не могла добиться от нее ни слова, она только вздыхала и плакала.
Один французский дворянин страстно влюбился в знаменитую актрису, девицу Клерон. Но она не только не отвечала взаимностью на его страсть, но даже не захотела навестить находившегося при смерти дворянина. Страдая от такой жестокости, он исступленно поклялся, что дух его будет неотлучно ее преследовать. И сдержал свое слово. Никогда госпожа Клерон не видала его «тени», но он всегда был возле нее. Несколько раз, когда она этого хотела, он обнаруживал свое присутствие разными звуками, в каком бы месте она ни находилась: иногда ей слышался вопль или ружейный выстрел, то хлопок в ладоши, то звучали несколько музыкальных нот. Она долго не хотела верить, что это было чем-то сверхъестественным, но наконец должна была склониться перед очевидностью. Господин Киркпатрик Шарп уверял меня, что маркграф Анмпахский, который позже стал любовником госпожи Клерон, и господин Келпель Кривен во всех подробностях знали эти обстоятельства и никогда не сомневались в их сверхъестественной деятельности.
Королевские дворцы и замки также имеют свои привидения. Например, во многих замках, принадлежавших прусской династии королей, появляется дух, которого зовут Белой дамой. Долго полагали, что это дух графини Агнессы Орламундской, но недавно найденный портрет принцессы Берты, или Перкты фон Розенберг, оказался настолько похож на таинственное создание, что теперь многие спрашивают себя, не два ли это различных явления. Ни одна из них, кажется, не была счастлива в жизни, однако то, что привидение — принцесса Берта, жившая в XV столетии, подкрепляется замечательным обстоятельством. Когда война помешала выплате пенсий бедным, что она и завещала, то привидение казалось тревожнее обыкновенного и появлялось чаще. Его появление нередко предвещает чью-либо смерть. Незадолго до смерти один из Фридрихов сказал, что ему недолго осталось жить, так как он видел Белую даму. На ней был обычный вдовий платок и покрывало, сквозь которое можно было различить ее черты. Лицо всегда выражало тихую грусть, а говорила она только два раза. В декабре 1628 года она бродила по берлинскому дворцу и произнесла по латыни следующие две фразы: «Veni judica vivoc et mortuos! Judicum mihi adhuc Superest!» («Гряди, судия живых и усопших! Еще остается мне надежда Суда!»).
В позднейшие времена одна из прусских принцесс, находясь в замке Нейгауз в Богемии, примеривала перед зеркалом новый головной убор. Ей пришла в голову мысль спросить у одной из женщин, который час. Вдруг из-за зеркала вышла Белая дама и сказала: «Zehn Uhr ist es, Ihre Liebden!» («Десять часов, Ваша милость») — обращение, которое свойственно принцессам между собой вместо «Ваша светлость». Занимавшаяся своим туалетом принцесса сильно испугалась, занемогла и в скором времени умерла.
Белая дама нередко проявляла негодование по поводу чьего-нибудь безбожия или порока. Много любопытного о ней можно узнать из сочинений Балбини и Эразма Франчини. Любопытные факты приводятся в одном журнале, издававшемся во Франкфурте в 1819 году. Издатель, Георг Доринг, знал об этом привидении множество историй, которые слышал от своей матери, женщины правдивой и рассудительной. Незадолго до смерти он подтвердил истинность этих рассказов. Старшая сестра его матери была приятельницей одной из придворных дам, которую часто посещали и ее младшие сестры. Однажды они гостили у нее целую неделю. Как-то, оставшись одни, они занимались шитьем, когда вдруг услыхали звуки арфы, которые, казалось, шли из огромной печки, стоявшей в углу комнаты. То ли от страха, то ли ради шутки одна из девушек схватила аршин и начала стучать им по полу. Музыка стихла, а аршин кто-то вырвал у нее из рук. Она ужасно испугалась, а сестра ее, Кристина, стала смеяться над ней, говоря, что та просто бредит, а музыка, верно, слышалась с улицы, хотя музыкантов и не видно. Тогда сестра, стыдясь своей трусости и чтобы немного успокоиться, пошла на несколько минут к соседке. А вернувшись, нашла Кристину лежащую на полу без чувств. Она бросилась к ней на помощь вместе с подоспевшими служанками, прибежавшими на крик Кристины. Когда та опомнилась, то выяснилось следующее. Едва сестра покинула комнату, снова послышалась музыка, и из-за печи вдруг поднялась белая фигура. От ужаса бедная девушка закричала и упала в обморок. Но дама, которая жила в этой комнате, очень обрадовалась появлению привидения, полагая, что оно указывает клад за печью. Она упросила девушек никому не говорить об этом, послала за столяром и велела ему поднять несколько половиц. Под паркетом обнаружили накат, а под ним подвал и погребальный склеп, откуда повеяло удушливой волной тлена, а в склепе оказалась лишь кучка извести…
Когда королю донесли о происшедшем, он нисколько не удивился, сказав, что то был дух графини Орламунды, которую заживо похоронили в подземелье. Эта графиня, одаренная музыкантша, была любовницею маркграфа Бранденбургского и родила ему двух сыновей. Граф овдовел. Она надеялась, что он на ней женится, но он опасался, что ее сыновья станут оспаривать владения у законных наследников. Чтобы этого не случилось, она отравила своих собственных детей. Маркграф в справедливом негодовании велел замуровать ее живьем в стену склепа. Король добавил еще, что она показывается раз в семь лет, предпочтительно являясь детям, а приход ее возвещается звуками арфы. В прусских журналах недавно писали, что Белую даму снова видели в берлинском дворце.
Следующее письмо, писанное мне лондонским жителем, содержит любопытный рассказ, достоверность которого, как мне кажется, не подлежит сомнению.
«Несколько лет тому назад один из моих друзей, живущих в Герфордшире, пригласил меня несколько дней погостить у него. Он занимался прежде седельным ремеслом, нажил приличное состояние и переехал жить в живописное селение Саррат, чтобы отдохнуть под конец жизни, проведенной в трудах.
В ноябре, в сумрачный воскресный день, я отправился к нему верхом. Все предвещало дождь, и я, конечно, избрал бы другой способ путешествия, если бы не имел намерений оставить мою лошадь зимовать в конюшне Г. Б. Прежде чем я успел доехать до близлежащего леса, хлынул проливной дождь. Несмотря на это, я продолжал путь и приехал в Саррат, когда друг мой с женой были еще в церкви. Вернувшись, они дали мне переменить платье и сказали, что и я зван обедать к его соседям. Однако мне совестно было показаться у чужих людей в чужом костюме. Я небольшого роста, а Г.Б. — шести футов и соразмерной толщины. Разумеется, что, наряженный в его платье, я представлял уморительную фигуру. Однако ж меня уговорили, и я отправился на обед в костюме Г.Б., что немало способствовало веселому расположению собеседников. В десять часов мы расстались. Когда мы вернулись домой, мне отвели очень удобную комнату. Смертельно уставший, я тут же улегся в постель, но едва сон одолел меня, как я был разбужен страшным лаем собак. Видно потревожили они не только меня. Я услышал, как хозяин, спавший в соседней комнате, открыл окно и прикрикнул на них. Собаки тотчас затихли, и лишь только водворилась тишина, как я заснул. Вдруг меня разбудило ощущение тяжести на ногах. Я открыл глаза. Лампада, стоявшая на камине, освещала нижнюю часть кровати. Я увидел хорошо одетого человека, который, наклонившись зачем-то, опирался рукой на мое одеяло. На нем был синий фрак с золотыми пуговицами, но я не мог рассмотреть его лица. Сначала я подумал, что это хозяин дома, и так как, по своему обыкновению, я оставил платье на полу у кровати, то предположил, что он пришел посмотреть на него, что меня крайне удивило. Но лишь только я поднялся на постели, собираясь спросить его о причине ночного посещения, как образ исчез. Тогда я и вспомнил, что запер дверь на замок.
Я соскочил с постели, но никого не нашел. Осматривая комнату, я понял, что в нее нельзя было проникнуть иначе как в дверь, закрытую на ключ, или в другую, которая была тоже заперта. Удивленный и обескураженный, я снова лег и долго ломал голову над этой загадкой. Мне пришла в голову мысль, что я еще не смотрел под кроватью. Однако я опять обманулся в своем ожидании. С досады закутался в одеяло, надеясь сколько-нибудь успокоиться, но целую ночь не мог сомкнуть глаз. Что это за человек, которого я видел? Как он вошел ко мне в комнату? Эти вопросы не выходили у меня из головы. Пробило восемь часов, и вскоре меня позвали завтракать. За столом господин и госпожа Б. спросили меня, хорошо ли я провел ночь. Я ответил, что меня разбудил лай собак и я слышал, как хозяин дома их осаживал. На что тот ответил, что во двор забежали два бродячих пса и потревожили его верных сторожей. Тогда я упомянул и о ночном посетителе, надеясь, что они объяснят мне и это странное обстоятельство, в худшем случае посмеются и заметят, что все это мне приснилось. Но, к моему величайшему удивлению, они выслушали мой рассказ чрезвычайно внимательно и сказали, что это дух одного джентльмена, который был убит в доме несколько лет тому назад; убийство же было совершено самым бесчеловечным образом — голову жертвы отделили от туловища. Заметив, что я сомневаюсь в правдивости сказанного (ибо я всегда был противником суеверий), они попросили меня остаться еще на день-два в деревне, обещая сводить к священнику, который приведет мне несколько доказательств относительно происшествий подобного рода, и мне ничего не останется, как поверить. Однако в этот день меня ждал к обеду приятель в Ватфорде, и я вынужден был отказаться от предложения моих хозяев. К тому же после таких подробностей я нисколько не горел желанием второй раз встретиться с покойником. Итак, я распростился с Сарратом, поблагодарив господина и госпожу Б. за их предложение».
Вот другое письмо, быть может еще занимательнее первого, написанное молодой особой, принадлежащей к знатному английскому семейству.
«Сэр Джеймс, моя мать, брат мой Чарлз и я покинули наше отечество в конце 1786 года. Пожив в разных местах, мы наконец решили поселиться в Лилле, где нашли хороших профессоров; у нас были рекомендательные письма к лучшим семействам в городе. Сэр Джеймс продолжал свое путешествие, а мы, проведя несколько дней в очень неудобной квартире, наняли большой и красивый дом по чрезвычайно дешевой цене даже для Франции.
Три недели спустя после того, как мы в нем поселились, матушка отправилась со мною к банкиру, на имя которого сэр Роберт Гаррис дал нам вексель. Мы попросили его выплатить некоторую сумму денег, и он отсчитал нам ее пятифранковыми монетами. Так как деньги составили довольно значительную тяжесть, которую мы не могли унести с собою, то попросили его прислать их нам на дом, на площадь Золотого Льва. Адрес удивил его. „Я не знаю, — сказал он, — на этой площади нет ни одного приличного для вас дома, кроме того, что давно уже стоит пустой, потому что в нем появляются привидения“. Он произнес эти слова вполне серьезно и самым естественным тоном. Мысль о том, что в нашем доме есть домовые, заставила нас рассмеяться. Мы попросили его ни словом не упоминать об этом слугам, чтобы те не вбили себе в голову подобные глупостей. Сами же, маменька и я, решили никому на свете не говорить об услышанном.