Тени сумерек
Шрифт:
Он сбежал с холма и потрусил вверх по склону следующего.
Ранним утром боевые порядки горцев выстроились на склоне под Ущелиной, напротив Бешеного Брода. Воинов в этом войске было — всего ничего. Даже свободных данов там оказалось совсем мало — все больше те, кого вожди поколения Барахира не посчитали бы за войско: батраки, рабы с рудников, юнцы, старики и женщины. Оружие было под стать ополчению: кирки, молоты, косы, загнутые торчком, топоры и дубье.
В первую линию Берен все же наскреб достаточно людей — две с половиной сотни воинов с боевым опытом, вооруженных мечами и щитами, кое-как одетых в доспехи. Правым флангом он поставил командовать старосту
Первому ряду из всех воинских добродетелей нужнее всего была твердость духа, и Берен искренне надеялся, что не ошибся в тех, кого поставил туда. Оставалось надеяться, что и в Скулгуре он тоже не ошибся. Но на всякий случай он выбрал несколько десятков особенно горячих юнцов и послал их на всхолмие по левую сторону от лощины, подкрепив тридцаткой стрелков Леода. Скверно сработанные, слабые охотничьи луки годились разве что позлить противника. Самострелов там было штук тридцать.
— Делайте что хотите, — наставлял он свежеиспеченных вояк. — Хоть задницы им показывайте, но чтобы они обозлились и начали переправляться.
Страшно гордые порученным заданием, стрелки полезли на холм. Остальные сосредоточились в долине. То тут, то там загорались костры — вымокшие за ночь люди сушились и грелись у огня, спали, пекли еду — главным образом тут же пойманных сурков или простые лепешки.
Берен не имел ничего против, но проследил, чтобы все расположились там, где они должны будут стоять.
Солнце уже взошло высоко, когда с холма сбежали двое мальчишек, посланных предводителями стрелков.
— Они едут, ярн!
Берен скомандовал построение, Лэймар затрубил в рог. Люди поднялись, затаптывая костры, построились в ряды за небольшой засекой, стараясь держаться кучками — по селам, по родам, по бревнам, к которым их из года в год приковывали на ночь надсмотрщики…
— Если мы не сдержим первый натиск, это воинство накивает пятками, — тихо сказал Леод.
— Ну так давайте же сдержим, — ответил Элвитиль.
Когда на другом берегу Фреридуина показался авангард орочьей колонны, по рядам людей прошел гомон. Боевой задор, полыхавший ночью, свели на нет усталость и холод; даже те, кто откопал из-под земли завернутые в просаленную тряпку мечи и доспехи, теперь, сравнивая свое неказистое вооружение с блестевшим на солнце вооружением всадников Скулгура, испытывали страх. Но больше чем сами всадники, пугали людей волки под ними. Не такие умные и большие, как твари болдоговых отрядов, они все же были велики и свирепы.
Берен вскочил на коня и свистнул в два пальца, призывая к молчанию. Потом, подняв руку, он проехал вдоль строя из конца в конец, и те, на кого он смотрел, чувствовали, как страх сменяется уверенностью и твердостью.
Голый до пояса, князь был защищен только старинным доспехом, обшитым бронзовыми бляхами. Все видели, что на нем нет ни шлема, ни наручей, ни поножей. Простые кожаные штаны были в грязи и в сосновых чешуйках после ночной работы, а лицо он, по обычаю древних, разукрасил углем и красной глиной так, чтобы издали было видно: он собирается или умереть, или отправить всех врагов на Запад по красной дорожке. Диргол, перекинутый через плечо, прикрывал правую руку.
— Люди народа Беора! — крикнул Берен, вернувшись к середине строя. — Я знаю, о чем вы думаете, глядя на выродков, гарцующих на том берегу. Вы думаете, что вы — голодны, раздеты и скверно вооружены, а они — откормлены, закованы в железо и у каждого — щит, меч и пика. Так вот, ни хрена это им не поможет! Мы голодны потому что они жрали от пуза. Мы вооружены хрен знает чем, потому что десять лет горбатились в кузнях, вооружая их — себе же ковали только цепи. Мы одеты как попало, потому что они забирали себе и шерсть, и шкуры, и кожи, и лен, а если им что-то нравилось из нашей одежды — не брезговали вытряхивать нас из последних рубашек. Мы терпели это десять лет, горцы! Десять лет они у нас вот тут — как клещи, они сосут нашу кровь! — он похлопал себя рукой по затылку. — И сегодня мы поступим с ними как с клещами. Мы раздавим их. Мы их смоем. Мы стряхнем их с себя, или я сын не своего отца! Слушайте, горцы. Пусть тот, кто боится, покинет строй и идет домой! Я не хочу танцевать со смертью в компании трусов. Если мне суждено сегодня умереть — я уйду на Запад с людьми, ни один из которых не пожалеет о жизни раба! У них железные панцири? Отвага будет нашим доспехом! У них шлемы? Наша правда защитит нас лучше всякого шлема! У них копья? Наша хитрость — вот наше острое копье! А когда мы разделаемся с ними, мы заберем все, что захотим! Поживимся тем, что у них в обозе, наденем хорошие сапоги, которые сделаны из шкур наших волов руками наших жен! Тот, кто сегодня умрет, никогда больше не будет голодать и работать на Моргота, воя под ударами бича! Тот, кто сегодня победит, наестся досыта, возьмет хорошую добычу и вернется домой героем! Но тот, кто сегодня побежит, не получит ни шиша! Ну, горцы! Кто из вас идет домой, стирать штаны?
Молчание было ему ответом.
— Кто останется здесь, со мной?
Восемь сотен оборванцев подняли рев, от которого, казалось, сухая трава пригнулась к земле.
— Добро! — когда вопли начали затихать, Берен поднял руку. — Смотрите же, горцы. Вы выбрали. И помните: от нас сейчас не требуется чудес мужества. Не больше, чем мальчишкам при охоте на унголов! Мы здесь не для того, чтобы устраивать благородные поединки — мы просто прикончим ублюдков, и вся недолга! Но мы сумеем их прикончить, только если задержим здесь, где стоим! — он показал пальцем в землю. — Задержим на короткое время — не больше, чем требуется мужчине, чтобы уговорить не слишком благонравную вдову. Но если они прорвут наш строй — нам конец. Поэтому я еще раз повторяю: кто боится — может уходить. Мне не нужен сукин сын, который побежит и своей трусостью погубит всех. Всех, горцы! Потому что от волчьих всадников мы убежать не сумеем, мы сможем только перебить их, стоя здесь! Заклинаю вас вашими же шкурами: если будет страшно, можете дрожать, можете кричать, можете напустить в штаны — все равно мы все мокрые до нитки — но не смейте бежать! Стойте, как бы ни было страшно! Пока мы стоим — ни хрена их волчьи всадники нам не сделают, а знаете почему? Потому что, — он показал на землю, где лежали, дожидаясь своего часа, заостренные сосновые колья. — У нас кое-что подлиннее, чем у них!
На этот раз эхо в долине покатило по склонам раскаты смеха.
— Что это они там веселятся? — поморщился Скулгур. — Неужели этот размалеванный шут рассказывает что-то очень смешное? Борги! Поезжай на тот берег, остановись на полпути между нами и этими голодранцами. Вызови этого весельчака на разговор и спроси его, что такого смешного он сказал своим людям. Может быть, и мы повеселимся. Заодно передай, что если они хотят унести свои задницы отсюда целыми — у них на это есть ровно столько времени, сколько первый отряд будет переправляться через реку. Иначе мы проложим сквозь них алую просеку, а их скальпы украсят наши знамена, и тогда мы посмеемся еще раз.
— Слушаюсь! — молодой орк тронул свою волчицу, заставляя ее войти в воду. Бешеный Брод обмельчал, но течение все равно было сильным, а волк — не конь, там, где коню по брюхо, волку — по горло. Скулгур поднял руку — за Борги последовали все остальные.
Фреридуин был жадной, злой речкой. Опасной, как все эти горы. Бешеный брод не зря получил свое название — не проходило года, чтобы здесь, на переправе, не тонул кто-нибудь. Только двое всадников могли перейти брод плечом к плечу, так что тридцатка переходила через реку, вытянувшись колонной по пятнадцать, а длинная сотня — колонной по шестьдесят, а знамя — колонной по двести сорок.