Тени сумерек
Шрифт:
— Он сумеет, — сказал Ородрет.
Берен, переводя дыхание, отнял руки от Камня.
— Это проще, чем я думал, — сказал он.
— Если ты о том, что не нужно заклинаний — то да, — Ородрет словно обиделся за искусство брата. — Но тебе еще многому предстоит учиться. То, что ты сделал, проще всего, что может Палантир.
— Берен узнает в свой срок, — Финрод закрыл Камень.
— Ты оставляешь Нарогард глухим и слепым, — посетовал наместник.
— Камень вернется, — пообещал Берен. — Я…
— Не надо, — оборвал его Финрод. — Вот здесь — не клянись. Ты не знаешь, где встретишь завтрашний день.
— Феаноринги, — проговорил Ородрет — Что делать с ними? Я не удивлюсь,
— Маэдрос, — твердо сказал Финрод, — сделает то, что скажет Фингон.
— Вон они! — Гили показал пальцем.
— Это птицы, — проворчал Брегор, глядя из-под руки.
— Нет, не птицы! Это всадники, двенадцать человек!
— Эльфов, — пробурчал Фин-Рован. — Оттудова только эльфы могут появиться.
— Ни хрена не вижу, старый стал, — Брегор сплюнул в сторону. — Ну, пацан, коли врешь — гляди!
Гили слез с ветки, повисел, уцепившись за нее руками, и спрыгнул в траву. Сердце билось часто и радостно: в прошлый раз он плохо разглядел эльфов, а теперь, может быть, удастся с ними поговорить! Горцы не могли понять его состояния: они привыкли общаться с эльфами запросто, это как-то само собой разумелось. А у Гили замирало сердце.
Они подъехали — Эминдил, то есть, Берен, и с ним — одиннадцать эльфов. Все горцы низко склонили головы — и предназначался этот поклон не Берену, а эльфу с такой толстой и золотой косой, что обзавидовалась бы любая красавица.
— A laita! — повторил Гили вслед за прочими почтительное приветствие. — A laita Finarato noldoran!
— Я тоже рад видеть в добром здравии тебя, Брегор, и тебя, Брандир. — тепло улыбнулся эльф. — Передайте мои приветствия также княгине Эмельдир.
— Брегор, — Берен подъехал к своему вассалу, вытащил из рукава плотный свиток, запечатанный воском. — Это отдай матушке. Это тоже, — другой рукой он протянул Брегору увесистый кошель. — Распоряжения эти выполняй в точности, и так быстро, как только сможешь. Отменить их или изменить что-либо могу только я, государь Финрод и государь Фингон. Больше никто. Я вернусь… когда сменится луна. И проверю — половина работы к этому времени должна быть сделана, ибо Моргот не будет нас ждать. До встречи, — он повернулся к Брандиру. — Да, этого забияку, что обижает здешних купцов, так и не нашли?
— Как сквозь землю провалился, — улыбнулся юноша. — Я вот и думаю — а был ли забияка-то?
— Вот письмо от меня к конену Халмиру, — Финрод протянул воину другой свиток. — Прошу тебя, Брегор, будь моим гонцом.
— Почту за честь, — Брегор упрятал оба письма и кошель в поясную суму. — Хоть скажите, куда едете. Ведь всякое может случиться — где тогда вас искать?
— Не скажу, — покачал головой Берен. — Прости, Брегор. Кстати, о встрече с Государем Финродом тоже болтать не стоит. Все слышали?
— Обижаешь, ярнил, — покачал головой Брегор. — Хоть я и не воевал восемь лет под Тенью, а все же знаю, что такое тайна. Прошу, возьми с собой кого-нибудь из нас. Не годится тебе ехать одному. Опять же, весточку послать или там что еще…
— Ты прав, — согласился Берен. Фин-Рован с готовностью высунулся вперед, но глаз Берена остановился на Гили.
— Руско, в седло! — скомандовал Берен.
— Ярн! — обиделись Брандир и Фин-Рован.
— Вы все нужны мне здесь, — веско сказал Берен. — Поверьте, прислуживая мне, любой из вас принесет гораздо меньше пользы, чем выполняя то, что я здесь написал. Поэтому я беру Гили.
Паренек слегка расстроился. Оказывается, его брали как самого бесполезного. Чтобы не путался тут под ногами и чтоб ярну кто-то мог прислужить в дороге, так как жаль отрывать ради такого пустяка настоящего воина. Что ж, таким, как Гили, не пристало быть гордыми. Да и поездка вместе с Дивным Народом, пусть и слугой — сама себе достаточная награда.
Он вскочил в седло и присоединился к эльфам.
Берен и Брегор попрощались по-горски: сжав правую руку в кулак, каждый согнул ее в локте, и, сцепившись руками, коснулся кулаком левого плеча — и всадники разъехались в разные стороны по равнине Талат Дирнен.
— Ой, — сказал Гили, спешиваясь. — Ой-ой-ой…
— Это еще не ой-ой-ой, — Берен перебросил ему поводья. — Ой-ой-ой будет завтра, когда ты попытаешься снова залезть в седло.
В лице он не менялся, но по скованным движениям видно было, что очень долгое время ярн знал только двух лошадей: Правую и Левую, и порядком отвык ездить верхом. Сноровка-то сохранилась, а вот тело по-новой привыкнуть еще не успело.
Гили расседлал лошадей и спутал им ноги. Берен уже исчез в лесу — отправился со всеми собирать хворост и добыть чего-нибудь к ужину. Ради короткой трехдневной прогулки эльфы дорожных припасов не брали — если, конечно, не считать за таковые орехи, сушеные травки и ягоды.
Сказать, что Гили был эльфами очарован — значит ничего не сказать. Поначалу их лица сливались в одно красивое ясноглазое лицо, но это первое впечатление тут же растаяло: разные они были, очень разные. Не только потому что отличались цветом волос или глаз, чертами и статью — по всему они друг на друга не походили. Их было десять, не считая государя Финрода. Эдрахил, почти такой же достойный и красивый, как король (вообще-то такой же, но уравнять их Гили не решался даже в мыслях). Кальмегил, темноволосый и — если сравнить с остальными — коротко стриженый; Менельдур, похожий на него, как родной брат, Аэглос — его удивительные волосы — белые, с отсветом в синеву, ясно говорили, за что он получил свое прозвище — «Метель»; Эллуин — поначалу он показался Гили сердитым, потому что кончик его носа смотрел немного вниз, отчего прямой нос казался крючковатым; Лауральдо — он был очень похож на Финрода статью и цветом волос, только глаза у него были зеленые; Нэндил — в дороге он часто заговаривал о чем-то с Береном; Гили ничего не понял, говорили они на квэнья, но разговор шел веселый, смеялись и эльфы, и Берен; Вилварин — к его седлу приторочена лютня в чехле, а волосы заплетены в три косы; и Лоссар, такой черноволосый и белокожий, как будто его нарисовали углем на беленой стенке. Поначалу Гили казалось, что он никогда не запомнит их имен и лиц, но, к удивлению своему, он разобрался кто есть кто с первого раза; тут, наверное, не без колдовства обошлось: на что другое, а на имена и лица у Гили всегда память была дырявая.
Айменел, оруженосец государя Финрода, разделял с Гили его работу, хотя работы этой было всего ничего. Быть слугой у эльфов и у подражающего эльфам Берена оказалось необременительно. Вдвоем они нашли подходящее место для костра, срезали дерн, подтащили туда седла — сиденья. Спутанные кони кучкой держались неподалеку, и Гили вспомнил, как, расседлывая, Айменел говорил с ними. Нет, и Гили говорил, при виде таких лошадок слова вроде «хороший мой, сивка, красавец мой писаный» сами просились на язык. Но ей же ей, когда с конями говорил Айменел, они его понимали! Айменел не понимал человеческого языка. По внешности эльфа ничего сказать нельзя, но у Гили возникла стойкая мысль, что по эльфийским меркам он тоже еще мальчишка. Сходились они с Гили на синдарин, хотя из этого наречия Гили понимал едва ли каждое третье слово.