Тени южных скал
Шрифт:
– Согласен с вами, товарищ майор, мы своих в беде не бросаем. Не могли партизаны просто исчезнуть, не бывает такого. А что случилось что-то с отрядом, и гадать не надо. В армии ведь любое предположение проверяют и доказывают фактами. Я готов отправиться с вами на передовую, а потом устроить вылазку в лесной лагерь под Боруном. Соберу сведения – пообщаюсь с местными, понаблюдаю за немцами. Может, бойцы ранены или затаились в другом укрытии, обязательно разведаю текущую ситуацию и вам доложу. Вы тогда с товарищем капитаном обсудите, как организовать перевод в ваш полк, а я вещи из казармы
Комполка выдохнул: тяжелый груз, что давил на него с момента пропажи партизанского отряда, лег теперь на плечи разведчика. И в нем был майор уверен. Не мог объяснить, откуда взялось это ощущение, но его боевой опыт подсказывал, что Шубин обязательно добудет сведения о боруновских лесных бойцах.
Глава 2
Правда, быстро покинуть штаб Глебу Шубину не удалось из-за внезапного происшествия. Когда он вынырнул из закутка, то центральная комната оказалась набита народом так, что невозможно было пройти к выходу. Прямо на полу перед сгрудившейся толпой штабных обитателей лежал окровавленный мужчина, форма его засохла и стояла дыбом от бурых потеков. Бледный и обмякший, он почти не реагировал на происходящее вокруг, лежал с закрытыми глазами, не подавая признаков жизни.
Пархоменко в окружении связисток, солдат, штабных офицеров растерянно расспрашивал девушку в грязной, окровавленной форме полевой санитарки:
– Так зачем же вы его сюда привезли?
Лица ее видно не было, только пробор между двух золотистых кос. Санитарка едва слышно ответила:
– Политрук приказал. Сказал, что я врага спасла, и отправил в штаб, чтобы все узнали о проступке. – Она еще тише, почти шепотом призналась: – Я ведь ошиблась, не знала, что это немец. Форма в крови, грязью всё измазано. А на поле, когда стрельба идет, глаза выедает от гари. Не рассмотрела и потащила его на себе к окопам, думала, наш. Советский. А когда притащила, там уже политрук рассмотрел свастику и выговор мне влепил, что спасла гитлеровца. И вот наказал…
На рукава бурой от крови формы упали две капли и расплылись темными пятнышками. Несчастная санитарка с силой стиснула тоненькие пальцы, сплетенные в замок у пряжки ремня. Только горькие слезы от этого не остановились, продолжали капать и превращаться в неровные пятна на рукаве.
Вокруг вполголоса зашептались:
– Плачет, стыдно ей.
– А куда смотрела? Фрица спасла, а нашего погибать оставила.
– Правильно наказал ее!
Пархоменко зло воскликнул, обрывая пересуды:
– Черт-те что! Мне негде размещать раненых, а тут еще этот! Куда, куда я его девать должен?! Нет у меня места для пленных! Война идет, а вы такое вытворяете! Немца притащили, как будто госпиталь резиновый!
Девушка еще сильнее заплакала от обвинений и осуждающего шепота, что полз по толпе штабистов. Командир укрепрайона взмахивал руками и ворчал, не понимая, как ему поступить с прибывшими. Вроде и надо бы наказать девчонку, но та и без выговоров безутешно рыдает. А у него начинается день с огромным проблемным хозяйством, где важна каждая минута.
Глеб Шубин пробрался
– Давайте уберем отсюда пленного, – тронул он мокрый рукав девушки. – Я помогу. И я допрошу его. Хорошо, что вы его доставили. Он может знать важные сведения.
Девушка-санитарка подняла на разведчика большие голубые глаза, в которых стояли слезы:
– Он совсем плох, едва может говорить, что-то бормотал всю дорогу. Я по-немецки не понимаю. – Она виновато опять опустила голову.
Только капитан уже наклонился и подхватил под мышки тяжелое тело. Приподнял раненого и потащил его из штаба, про себя при этом с удивлением отметил: «Как же она его смогла на себе с поля вынести, ведь в два раза меньше».
Хрупкая санитарка засеменила рядом.
– Куда его? В госпиталь?
– Да, – ответил Глеб.
Они дошли до флага с красным крестом, который алел на боку постройки, и разведчик шагнул в приемный покой. Здесь уже змеилась очередь из раненых на осмотр к врачу. Медсестра одним взглядом оценила бледность лица прибывшего, кивнула в сторону:
– Тяжелораненых туда, за штору. Примут побыстрее, проносите. Прямо на пол укладывайте, места не хватает.
Девушка с Глебом поспешили за занавесь из старой простыни. Здесь молодой мужчина, затянутый в белую форму, тут же ловко рассек форму хирургическим ножом и прошелся пальцами по ранам.
– Зря старались, – резко сказал он. – Кровопотеря большая, не меньше пяти пуль в теле. Извлечения не выдержит. – Он ткнул на воспаленную кожу вокруг ран. – Сепсис начался, суток не продержится. Пара часов – и отмучится. Оперировать не будем, только потратим перевязочный материал.
Врач ухватил взглядом свастику на воротнике, где кровь не залила знаков отличия, и тоже не удержался от замечания:
– Напрасно силы тратите, еще и на фашиста. Кончится он вот-вот, шансов выжить никаких. – Хирург кивнул на стонущих бойцов, уложенных на самодельных нарах по всей комнатушке: – На своих рук не хватает, не тратьте мое время.
Мужчина покачал головой и перешел к следующему пациенту. А санитарка снова подняла на разведчика глаза; от ее взгляда, чистого и полного боли, ему стало не по себе.
– Что теперь с ним делать? Живой же пока.
Глеб наклонился над раненым и заговорил по-немецки:
– Эй, вы слышите меня?
Черные ресницы дрогнули, раненый с трудом приоткрыл глаза. При виде лица санитарки зашептал едва слышно скороговоркой, силясь сказать что-то важное.
Глеб попробовал допросить пленного:
– Из какой вы части? Звание?
Бледные губы шевелились, повторяя одно и то же. Вопросов разведчика немец не слышал, он обращался к своей спасительнице.
– Что он говорит? – Девушка вслушивалась в слова, но не понимала их.
Глеб перевел слова умирающего врага:
– Он говорит, что вы ангел. Вы – его ангел.
Немец вдруг вздрогнул, рот его искривился от приступа боли. Изо рта и носа хлынула кровь, он захрипел и протянул к девушке руки. Снова зашептал торопливо всё те же слова, а потом выгнулся в агонии. Секунда страданий – и смерть: глаза его застыли, руки безвольно вытянулись вдоль замершего тела.