Тени за холмами
Шрифт:
Мы с архиепископом рухнули за мраморным фонтаном.
Визжание и свист магии не прекращалась. Четыре… Пять… Стреляли выше нас. Хлопки пульсаров растворялись в криках гостей.
— Вы целы?!
Мне нельзя было слезать с архиепископа. Если в нас прилетит новый заряд, он должен попасть в меня.
Ноа не ответил. Только закрыл глаза и уронил голову набок.
Я чуть отстранилась, приподнимаясь на локтях, чтобы увидеть: по груди Ноа стремительно расплывается пятно, коричнево-грязное
Круглая дырка в ткани чуть-чуть левее центра — это очень плохой знак…
Слишком плохой.
— Ноа?…
Тишина.
Пепел.
Нет: ПЕПЕЛ!
Я не могу вылечить архиепископа. Увы. Магии нет — если только я кого-нибудь убью и использую унни потухнувшей искры, но… Здесь даже некого убивать. Ни единой грёковой мухи.
Нам срочно нужны лекари.
Я выглянула из-за фонтана. Гости хаотично рвались наружу из капеллы, создав на выходе страшную пробку. Знахари при всем желании не смогут попасть внутрь — их сметёт. Полыни не было — вероятно, он увёл королеву Прыжком.
Ходящих не видать.
Зато пульсары продолжали упорно лететь, направленные не на фонтан, как можно было подумать, но над нами…
Какого праха?
Значит, цель нападения — не Ноа?
Тот, кто кидал заклятья, оставался невидимым, но он точно стоял на балконе с клавесином… Нет, ОНИ стояли: траектория у пульсаров разная.
Заодно это объясняет невероятную скорость — несколько человек действуют по очереди.
Если я остановлю их, возможно, паника утихнет и помощь доберётся быстрее.
Я поднялась на корточки, не вылезая, впрочем, из-за фонтана, и нашарила в карманах свои любимые смеси: «горючку» из облачных пиявок и катализатор, которые так и не потребовались мне вчера с горгульей.
Зубами выдернув пробку из мерцающего пузырька, я бросила в него энзимную таблетку — колдовской фермент, резко ускоряющий рост волшебных пиявок. Настолько резко, что, вырастая через три секунды в десятки раз, они просто взрываются, раскрываясь горяченным, безжалостным букетом небесных искр.
…«Пятьсот один», как говорят ныряльщики за жемчужинами, отсчитывая секунды. Я размахнулась для низкой подачи, прицелилась — пятьсот два — и зашвырнула бутылёк на балкон.
Слава тренировкам по тринапу!
Пятьсот три.
Смесь взорвалась еще в воздухе, уводя в Небытие перила балкончика. Распахнулся веер из голубовато-желтых бликов: пиявки, вестники заката, рассыпались по часовне с высоты, обжигая всех, кто рядом, оседая на пол безобидными хлопьями цвета.
Послышались новые крики…
Пульсары тотчас перестали лететь.
Кто-то снова попал. На сей раз этот «кто-то» — я.
Воздух рядом со мной зарябил. Полынь.
— Жива?
— Где лекари?!
Полынь скосил глаза на Ноа и тотчас бросился к выходу — раздвигать толпу.
Я склонилась над архиепископом.
— Ну же, Ноа! — взмолилась я, зажимая эту дурацкую, крохотную, такую игрушечную и такую смертельную дырку в сутане саусберийца. — Вам нельзя умирать: это перечеркнет вашу проповедь к праховой бабушке! Худшая на свете реклама для Церкви! Священнослужитель помер; вера не помогла!
— Говорить так — грешно… — едва размыкая губы, сообщил мне архиепископ.
Хвала небу — жив. Значит — спасут. Не могут не спасти.
Снова рябь по воздуху в капелле. Ходящие — все шестеро, здравствуйте.
Железнолицые дружно бросились на раскуроченный балкон.
— Помочь не хотите? — рявкнула я им вслед, прекрасно понимая, что обнаруживаю тем самым свою полную магическую несостоятельность. Любой бы на моём месте уже хоть как-то лечил: хоть волшебный пластырь на рану, не знаю…
Небо голубое. Ну и дура же я. Кровь Рэндома — вот ответ. К праху брезгливость, к праху Святилище; не иметь возможности помочь, эгоистично игнорировать потребность мира в сильной тебе ради некоей «экологичности» — вот что такое глупость и этическая несостоятельность. Клянусь, я пересмотрю свои пепловы правила!
Пожалуйста, пусть сын Пионии выживет!
Но, увы, Ходящим было плевать на Ноа. Полумёртвые чужеземцы, даже высокопоставленные — не их профиль.
Защита королевства и наказание виновных — вот это да. Железнолицые толпились на балконе, затянутом пылью из-за взрыва.
…Но мне повезло. В который раз. Боюсь представить, каков мой долг пред небесами.
К нам с архиепископом подлетело двое знахарей, уже на ходу разворачивающих заклинания восстановления.
Я снова глянула на Ноа. Он был без сознания.
Первый из лекарей убрал мои руки с груди архиепископа и стал плести какую-то сложную формулу. Второй поддерживал её энергетическим потоком.
Я встала и отошла. Мои ладони — в коричневой, железом пахнущей крови.
Я подошла к лесенке с бархатной лентой — «не входить!» — что вела на балкончик. Поднялась.
Вокруг пыль, силуэты Ходящих и… кровь.
— Это кровь нападавшего? — спросила я у одного из железнолицых.
— Это наше дело, — проскрежетал он.
— С чего это вдруг?! Этот ублюдок чуть не убил моего подопечного. Я имею право знать.
Железнолицый не ответил…
С балкончика я обернулась вниз — через дыру, проделанную в балюстраде.
На барельефе, изображающем шесть хранителей, виднелась выдолбленная пульсарами «пятерка».
Почти идеальная цифра, с одним лишь только «неаккуратным» промежутком: видимо, там, где удар попал в Ноа, а не в рисунок…