Тени заезжего балагана
Шрифт:
Но вдруг невесть откуда налетевший порыв ветра больно хлестнул Уми по щеке — больнее была только пощёчина, которую ей однажды отвесил отец, когда поймал на воровстве. Сладостная нега схлынула, и утихшая было боль вернулась с новой силой. Теперь, вместо лившегося из проклятой метки свечения, Уми видела одну лишь тьму, которая сочилась, словно загустевшая чёрная кровь.
Очередной порыв ветра полоснул по другой щеке, и в шёпоте его послышался до боли знакомый женский голос:
«Борись! Борись, Уми! Если сдашься ей сейчас — погибнешь!..»
Ведьма взмахнула рукой — вспорхнуло следом белое полотно
— Уми, — пропела госпожа Тё, и чудовищно бледная маска на её лице начала шевелиться, словно под ней копошились какие-то крылатые насекомые. — В тебе я чувствую движение великой силы, которой нужна крепкая длань наставника. Я готова занять это место — и, поверь, то, чему я смогу научить тебя, не узнаешь больше нигде. Все носители этой древней мудрости давно мертвы — осталась лишь я. Готова ли ты последовать за мной и беспрекословно подчиняться? Готова ли разделить бремя той силы, которая совсем скоро окажется в моих руках?
Из-за вмешательства ветра разум очистился от воздействия колдуньи, и теперь Уми могла мыслить ясно, как никогда. И после последних слов госпожи Тё всё окончательно встало на свои места. О какой ещё силе могла грезить колдунья, как не о той, что могла изменять судьбы живых и мёртвых?
Это госпожа Тё искала Глаз Дракона. Отступник с цепью, — Уми пока не хотелось думать о том, кто мог им оказаться, она гнала от себя эти мысли, — сжигавший святилища и обагривший руки в крови служителей Сэйрю, действовал по её приказу. Должно быть, дядюшка Окумура как-то прознал о планах колдуньи, и его смерть тоже была на её совести.
И родители были как-то замешаны во всём этом, колдунья ясно дала это понять. И не спросишь её — не ответит. Замерла, словно и неживая вовсе. Ждёт ответа с таким терпением и спокойствием, словно в запасе у неё было всё время мира.
Она предлагала научить её колдовству. С той самой минуты, как Уми впервые увидела биение ки, почувствовала в себе её отголоски, ей хотелось снова испытать это чувство. Снова увидеть, как ярко сияла сила, отражая сердце и душу всего живого…
Но на дне холодных глаз колдуньи плескались алые отблески. Уми вздрогнула — и непременно отшатнулась, если бы могла. Почему, почему они были такими, если Уми своими глазами видела, что ки — это неумолчное биение жизни, —
«Синяя», — где-то вдалеке зашептал ветер. Колдунье не удалось отогнать его полностью — даже ей не под силу поймать стихию…
«Синяя», — радостно затрещало совсем близко такое знакомое колдовское пламя — красивый огонь, которого нельзя было коснуться…
«СИНЯЯ!» — взревела река, и сердце Уми встрепенулось, отзываясь на её зов…
Госпожа Тё вдруг вскрикнула и выпустила её руку. Перед глазами зарябили яркие пятна — почти как в видениях, которые пытались показать водные сущности, обитавшие в пруду усадьбы Хаяси.
Но уже в следующее мгновение Уми ощутила, как обо что-то крепко приложилась макушкой — и окончательно пришла в себя.
Царившая в балагане атмосфера изменилась. В воздухе больше не пахло жареной
Ночь опустилась на Ганрю и его окрестности. Висевшие над подмостками фонарики почти полностью погасли: лишь несколько ещё продолжали слабо светить, но их скудного света было недостаточно, чтобы разглядеть, что происходило там, в темноте.
Небо заволокли тяжёлые чёрные тучи. С гор, ворча, спускалась гроза. Лишь в редких вспышках молнии Уми удавалось на миг разглядеть смазанные тени, носившиеся вокруг. Неужели сбежавшие из балагана духи снова вернулись?
Или то было нечто иное?
По правой руке струилось что-то мягкое и тёплое. Когда Уми поняла, что это её кровь, сочившаяся из проклятой метки, стало совсем дурно. Она и без того не могла пошевелиться, страшная слабость сковала тело. Всё, на что хватило сил — скосить глаза в сторону, чтобы увидеть, как белая ведьма застыла на самом краю подмостков. Одеяние её уже не было белым — алыми ликорисами на нём расцвели кровавые пятна, которые в стремительной вспышке молнии казались особенно зловещими. В руке колдуньи сверкнуло тёмное лезвие кинжала — а в следующий миг раздался оглушительный свист, и на колдунью налетел какой-то человек.
Резкий свист издавала цепь, которая танцевала в руках нападавшего, будто живая. Однажды Уми уже видела этот смертоносный танец, у сгоревшего святилища Поющих Сверчков. Видела, на что была способна зачарованная колдовская цепь. И не хотелось встречаться более с этой цепью, видеть хищный блеск отражавшегося в ней пламени.
Уми пыталась разглядеть лицо колдуна-отступника, убедиться… Но он двигался нечеловечески быстро, ускользал, как юркая рыбина сбегает из порванной сети.ьСнова сверкнула молния — и цепь хлестнула госпожу Тё прямо по руке, в которой она сжимала тёмный кинжал. Крик раненой колдуньи потонул в низком раскате грома. На проклятую метку Уми упали первые горячие капли дождя — или то была ведьмина кровь?..
Где-то совсем рядом кричали люди — много людей. В чьём-то крике звенела ярость, в ином затаился глубокий ужас. Звенела сталь мечей, пару раз кто-то даже пальнул из револьвера… Где же её оружие? Привычная тяжесть кобуры не оттягивала кармана хакама...
Память путалась, подводила, а мысли раскатывались, словно рассыпавшиеся по полу бобы. Уми припомнила, что сегодня она надела кимоно и не взяла с собой оружие. Отправилась в балаган, думая, что всё обойдётся…
Не обошлось.
Уми с трудом удалось сосредоточиться на последнем важном слове. Балаган.
Что-то происходило здесь.
Что-то непоправимое должно было случиться.
Или уже случилось…
Кто-то вдруг подхватил её за плечи, попытался поставить на ноги, но словно набитое ватой тело совсем не слушалось — и Уми начала заваливаться набок. Госпожи Тё уже не было рядом, как и отступника с цепью, — и в сердце Уми прокралась непрошенная надежда. Неужели?..
— Держись!
Человек развернул её к себе и подхватил на руки — одна сандалия соскользнула с ноги и глухо ударилась о дощатый пол сцены. Звук этот, слишком тихий и незначительный, почти сразу потонул в грохоте, с которым разорвался над балаганом долгий раскат грома.