Теннис на футбольном поле [Играя в теннис с молдаванами]
Шрифт:
Во втором сете я собрался с силами и смог изобразить что-то вроде максимума, на который был способен. В крайне напряженном сете я умудрился выиграть 6:4. Мне немного повезло, и я понимал, что на короткий период Спыну просто потерял концентрацию. Несмотря на мой недавний успех, я чувствовал, что Спыну, скорее всего, выиграет финальный сет. Но хватит ли нам времени? Часы на стене показывали, что у нас всего пятнадцать минут до того, как погасят свет. Необходимы переговоры. Я подозвал своего противника к сетке, показал на часы и объявил:
– Время только на тай-брейк.
Понял он или нет, Спыну кивнул, и я был рад, что мне не придется играть
Я старался изо всех сил, но не мог его догнать, и при счете 3:6 столкнулся с тремя матч-пойнтами. Мне требовалась хорошая подача. В голове эхом раздавались тысячи голосов комментаторов:
– Вот что отличает настоящего чемпиона – способность сильно подать, когда это действительно необходимо.
Моя проблема заключалась в том, что я не был Питом Сампрасом или Джоном Маккинроем. Я был Тони Хоуксом – и в любом случае должен признать, что я не чемпион. Моя карьера молодого теннисиста доказала, что у меня имелось все, чтобы выигрывать на соревнованиях, кроме темперамента. У меня наблюдалась тенденция не стремиться к вершинам, играть на весьма среднем уровне до конца своих дней.
Когда я шел к задней линии, то понял, что в теннисе достиг кульминации всей жизни. В этом пари я поставил на кон целую философию, философию, на которую я собирался опираться остаток дней. Я посмотрел на Спыну. Он выглядел расслабленным. Конечно, он был расслаблен. Для него это было легко, ничего не значило, вероятно, никто даже не узнает, что он играет в теннис. Длянего это была просто передышка между тренировками. Все бремя легло на мои плечи, и я отчаянно нуждался в свежих силах. Ладно, пусть я не могу сильно подавать, но раньше я выигрывал очки одним ударом. Иногда правильную подачу так же невозможно отбить, как и сильную.Все, что мне было нужно, – правильно подать.
А потом меня словно озарило – я должен попросить Даниила мне помочь. Разве миг за роялем сегодня днем не вдохновлял? Разве у меня не возникло ощущение его присутствия? Не такая уж дикая идея. Надо попробовать. И вот, стоя на линии и готовясь подать, я стучал мячом об пол и бормотал:
– Даниил, если ты здесь, приятель, это я, Тони, чувак, который пел тебе сегодня днем. Слушай, мне нужно очко, ты же сделаешь все, что в твоих силах, чтобы мне помочь?
И с этими словами я подбросил мяч в воздух, согнул колени, выгнул спину и приложил максимум усилий к тому, что непременно должно было стать неотбиваемым ударом в центр поля противника. Обод ракетки хрустнул, соприкоснувшись с мячом, я взмахнул запястьем, чтобы ускорить мяч. Это была поистине мощнейшая подача.
Мяч приземлился ровнехонько в нижнюю часть сетки. В то же мгновение я понял, в чем ошибся. Я просил помощи у духа слабохарактерного концертного пианиста. Явно стоило бы обратиться за поддержкой к покойному Артуру Эшу, но я о нем даже не вспомнил; кроме того, сегодня я ему не пел, так что у него было полное право отказать мне в помощи.
Еще не все потеряно, у меня есть второй шанс. На сей раз я решил справиться сам, без призвания мертвецов. Я должен выиграть это очко. Отличная проверка моего характера. Я знал, что могу победить.
Я решил удивить Спыну, после подачи рвануть к сетке и сыграть мяч с лета. Это было бы смело, и вряд ли он такого ожидал. Буду подавать прямо в него, не дав ему возможности переместиться, чтобы выполнить хороший удар, и буду надеяться, что его скрутит судорога и он не сможет разобраться, принимать мяч справа или слева. Я глубоко вдохнул, произнес «Ну, давай же!», в последний раз ударил мяч об пол. А потом подал.
Это была хорошая подача, именно та, на которую я рассчитывал. Спыну постарался отклониться, ему лишь удалось коряво отбить правой и замедлить мяч. Все выглядело так, будто мы просматривали замедленную съемку. Мои глаза видели только возвращающуюся ко мне желтую сферу. Я быстро перехватил ракетку, чтобы ударить справа. Я подбежал к сетке, мяч мучительно медленно приближался к моей вытянутой правой руке. Когда ракетка соприкоснулась с мячом, мои сверхусилия закончились финальным животным ревом отчаяния.
Я отбил идеально. Мяч приземлился в дюйме от участка, где соединялись задняя и боковая линия, за пределами вытянутой ракетки Спыну. Я почувствовал прилив адреналина, момент гордости от того, что наконец-то смог отбить в нужный момент.
К несчастью, Спыну тоже смог, отправил правой великолепный победный мяч на линию.
Я проиграл.
Молдаванин с извиняющимся видом не спеша подошел к сетке, чтобы пожать мне руку. Он победил в великолепной игре, которая абсолютно ничего для него не значила. Если бы мы поменялись ролями, он не смог бы так хорошо сыграть, я уверен. Или, может, мне пора ненадолго прекратить заключать пари. Ведь я только что проиграл крупное… очень крупное пари.
Пока Спыну надевал тренировочный костюм и паковал вещи, я присел на краю корта, прокручивая в голове последний эпизод. Я просто не мог поверить в случившееся. Я через столько прошел ради этого матча, и мой противник разыграл впечатляющий тай-брейк. Спыну протянул ладонь, чтобы пожать мне руку перед уходом.
– Тыспасибо, – сказал он на чудовищном английском. – Я жаль.
– Ничего, – смиренно ответил я. – Спасибо за хорошую игру. Ты заслужил победу. Ты был лучше.
Он пожал плечами и ушел, явно не поняв ни слова. Я вполне мог сказать то, что на самом деле думал:
– Спасибо, что провалил мое пари, сволочь.
Джонни все не появлялся, а я не был в настроении ждать. Мне на самом деле ни с кем не хотелось разговаривать, а особеннос человеком, с которым одной из главных тем разговора, несомненно, станет Филиппа, наша общая подруга, которую я никак не мог вспомнить. Я пошел пешком в «Бет Даниил» по безлюдному центру Зихрон-Яакова, где оказался единственным посетителем в безлюдном баре. В такой миг хороших мест вообще не бывает, но я вполне мог бы найти то, какое не выглядело бы построенным специально для меланхоликов. Тематический парк для депрессивных маньяков под названием «Мрачный мир». Я уныло уставился в пиво «Маккаби» – местное израильское пиво, потому что хотел, чтобы пиво отвечало моим чувствам. Пинта горького. Бармен посмотрел на меня, на мою теннисную форму, на сумку с ракетками.