Теннисные мячики небес
Шрифт:
– Он же не подаст в отставку?
– Видишь ли, он думает, что это в интересах компании. Пойдет на пользу ее репутации и стоимости акций.
– Так это же все равно что признать себя виновным! Он не может уйти!
– Ну, собственно, это и будет обсуждаться правлением. Как ему отойти в тень, чтобы его уход не выглядел признанием вины. Все правление стремится помочь ему. Еще бутербродов сделать?
– Хватит и этих. Спасибо, мам.
– Да чего там. Ладно, пойду. Я сегодня… – Порция откашлялась, чтобы скрыть дрожь в голосе, – сегодня вернусь поздно и надеюсь найти тебя спящим в постели. Ты понял?
Она наклонилась, поцеловала его, сжимая кулаки, чтобы не выдать
– Я тебя очень люблю. Ты ведь знаешь?
Уже повернувшийся к экрану Альберт ответил с набитым курятиной ртом:
– Я тебя тоже. Я тоже. О, смотри! Уже от кого-то почта пришла. Видишь, еще и с довеском – «И я ненавижу Коттера». Интересно, что там.
Альберт дважды щелкнул мышью. Экран мгновенно опустел.
– Что за херня?
Ярко-красный текст ленточкой зазмеился по экрану.
ТЫ ХОЧЕШЬ ДУЭЛИ? ТЫ ЕЕ ПОЛУЧИЛ. ВСЕ ТВОИ ФАЙЛЫ ЗАРАЖЕНЫ. ПРОЩАЙ.
– Нет… нет! – Альберт выключил и снова включил компьютер.
– Что случилось, милый?
– Это он, он! Послал мне долбанный вирус! Поверить не могу. Вся система уничтожена. О господи!
– Но он же не мог…
– Должно быть, он ведет постоянный поиск. Обнаружил австралийский сайт и понял, что это я. Дьявол!
– Ладно, Альберт. Успокойся.
– Ничего, лэптоп у меня все еще есть. В него он не влезет. Начну сначала. Еще и получите сделаю. Пойду с ним в кибер-кафе. Это только начало, мать его! В Сети все равны.
– Альберт…
– Не могу разговаривать, мам. Работать надо.
Закрыв дверь сына, Порция медленно прошла на кухню. Вся страшная правда обрушилась на нее. Эшли и Руфус Кейд. Могла бы и раньше догадаться, хоть была бы настороже. Эшли и Руфус Кейд. А Гордон следующий.
Из люка в стене, соединяющего кухню со столовой, доносился странный шумок – будто фермер ворошил вилами сено. Гордон сидел за обеденным столом, роясь в груде факсов. Порция подумала, что никогда не видела его таким оживленным и энергичным. И предпочитала не вспоминать о страхе, который по временам замечала в его глазах.
«Мы будем бороться, пока не очистим имя моего мужа от грязи».
Сколько раз за свою жизнь она слышала эти слова от жен Эйткина, Гамильтона, Арчера, Клинтона, Никсона и других людей, несчетных, пытавшихся выпутаться из скандала, между тем как жены их «стояли плечом к плечу рядом с ними»?
Она знала, что Гордон – не плохой человек. Он, как и большинство мужчин, по-детски жаждал быть любимым, по-мальчишески отчаянно норовил доказать свою значительность. Порция могла вообразить его совершающим множество недостойных поступков, причем по множеству достойных причин. Он потратил большую часть жизни на попытки как-то «зацепиться». Второсортный муж, проживающий доходы жены, которая вышла за него из жалости, из-за того, что впала в отчаяние. В начале их супружества они целиком зависели от денег Хиллари. Порция была блестящей студенткой, работала над докторской диссертацией, впереди у нее маячила перспектива университетской карьеры, а Гордон – американцем-аутсайдером, так толком и не сумевшим приладиться к здешней жизни. Десять лет пустых обещаний, которыми кормили его друзья, нанесли его гордости тяжелый урон.
– Я сейчас вроде как финансовый советник.
На самом-то деле он вел комиссионную торговлю закладными. По мнению Порции, лучше уж было продавать оконные рамы или травяные настойки.
– Подвернулась возможность получить привилегированный контракт. Пока приглядываюсь. Очень внимательно. – Это Гордон подумывал, не открыть ли ему кофейню на американский манер.
– Ну, как вам сказать. Бизнес-консультации.
И тоже пустой номер.
– Посредничество, мягкий товар. – Продажа кофейных фьючерсов, с использованием того немногого, что осталось после смерти Хиллари. И тут он тоже прогорел.
И наконец, последний бросок. Собственно, идею подала Порция, хотя Гордон старался об этом не вспоминать. Она услышала по радио передачу о резком падении цен на чай и кофе – давней теме его нытья.
– Дорогой, я знаю, такое падение цен обходится тебе очень дорого. Но как насчет сборщиков?
– Ну, им, наверное тоже не сладко приходится.
– Уверена, на Западе многие готовы платить за чай и кофе немного больше, если сочтут, что помогают этим третьему миру.
– Отличная мысль, мам!
– Да, вроде бы смысла она не лишена.
– Порш, тут все работает немного иначе…
– А как, пап?
– Помню, – продолжала Порция, – Питер заставлял нас покупать никарагуанский кофе. Чтобы поддержать революцию и показать нос Америке. Его продавали повсюду. В книжном магазине «Коллегс» [81] , в лавках здоровья – в такого рода местах. Была реклама в «Нью стейтсмен». А Питер даже вывесил рекламные плакаты в хэмпстедской библиотеке.
81
Магазин в Лондоне, специализировавшийся на продаже советских книг и левых английских изданий
– Конечно, в теории-то оно хорошо…
– А почему ты всегда зовешь деда Питером?
– Правда? Все-таки об этом стоит подумать, тебе не кажется, Гордон?
И наконец-то он кое-чего достиг. Успеха на собственных условиях.
Порция просунула голову в люк:
– Гордон, мне придется уйти на час-другой. Тебе ничего не нужно?
– Все хорошо, Порция. Все хорошо. Из Африки, Южной Америки, Индонезии поступила куча сведений в мою пользу. Выглядят просто отлично.
Порция улыбнулась и подняла вверх оба больших пальца. Она давно уже думала, что в столовых, которыми редко пользуются, воцаряется меланхолическая атмосфера заброшенности. Гордон и раньше раскладывал документы на этом столе, и никогда ничего путного не получалось. Запах мебельной полировки и свечного воска напоминал Порции о смерти. Мухи засахаривались и умирали, надолго сохраняясь в носике полупустого графина с портвейном, паутина окутывала на каминной доске высохшие цветы и еловые шишки. Порция помнила зеркало над буфетом затянутым в черную ткань. Питер, Альберт и Гордон, все в изодранных шейных платках, отсидели неделю, оплакивая Хиллари, на низких деревянных скамеечках, – у Альберта было такое торжественное, такое белое лицо, что ей хотелось покрыть его поцелуями, крепко прижать к себе. Питер провел эти семь дней, скорбя о жене, а возможно, и об атеизме единственной дочери, о ее презрении к ритуалам. Столовые не оставляют надежд. Ровно никаких.
Утро Саймон потратил на разговоры по телефону. Теперь он просматривал в электронном ежедневнике список намеченных на сегодня дел.
Письмо в колледж Сент-Марк ok
Джон ok
Флойд ok
Дрейперы ok
Агенты по недвижимости ok
М'бинда ok
(отель?) ok
Альберт ok
Акции КЭ ok