Тенор (не) моей мечты
Шрифт:
Вся четверка простонала при жутком слове «хореография». Дружно, в ноты.
— Мама, только не говори, что русский и литературу будешь у нас вести ты! — взвыла Маша.
— А что? Страшно?
Страшно было даже мне. Но вот как-то спасать свою зеленоголовую жабку не хотелось. Заработали — получите.
— Составьте мне список всего, что должны знать эти юные ленивые особы, — обратилась Олеся к Бонни. — Итальянский, как я понимаю, жизненно им необходим?
— Необходим. И хореография! Шесть час в неделя минимум! — припечатал неприлично довольный
— Мама-а!
По-моему, сказали это все. Хором. Даже Лев.
Глава двадцать первая
Задолбан. Но не сломлен
(С) Артур
Артур
А вот в новой квартире у него рояля не оказалось. И даже задаваться вопросом — почему — Артур не стал. Вспомнил, что где-то в углу пылится гитара, которую парни подарили ему на новоселье.
Что тут еще есть, кроме полупустых, толком не обжитых комнат. За исключением, пожалуй, одной. Спальни с умопомрачительной кроватью, на которой дам перебывало… поменьше, конечно, чем в его гостиничных номерах по всему свету. Но это только потому, что в гостиницах он ночует чаще, чем дома.
Остановился на пороге, не включая свет, не в силах переступить через порог. Ощущая себя вором, пробравшимся в чужую, ненужную жизнь.
Сделал шаг назад. Захлопнул дверь. Какой смысл в этом всем, если даже музыку не написать. Ему до дрожи захотелось коснуться клавиш рояля, пройтись пассажем, с наслаждением узнавая каждый звук.
Сбежал по лестнице, завел машину и… Как-то он давно на репетиционной базе не был. А если и был, то не тем занимался. Музыка — пронзительная, живая, звучала в нем.
Артур, маясь в пробке, жалея, что нельзя просто взять — и перенестись туда, к роялю, достал телефон и стал мурлыкать все, что крутилось в этот момент у него в голове.
Как ни странно все, что мешало ему доехать, вдруг исчезло как по волшебству. Машины, светофоры, люди. Ненужные, раздражающие заторы. Осталась только дорога. И музыка, которую он выпевал уже во весь голос.
Он влетел в дом, кивнув охраннику, который настороженно вышел посмотреть, кого там принесло.
Он плыл в музыке, даже не задумываясь, что играет. В его музыке была любовь, которую он упустил. Раз за разом уничтожая все то прекрасное, что было в его жизни, а потом обвиняя кого угодно, но ничего не меняя. В какой-то момент он набрал знакомый номер.
— Да?
Даже бесконечное, строго отмеренное изумление с легким оттенком недовольства в голосе Анны — все для того, чтобы четко обозначить свою позицию — сегодня не могли ни остановить его, ни как-то сбить с настроя.
— Слушай! — приказал он.
Он играл, наслаждаясь ее рваным дыханием где-то далеко. Там, где, по ее мнению, не было ему места. Аня то замирала, то вздыхала, то чуть мурлыкала. Как будто они занимались любовью.
Артур играл как будто каплями дождя. Перебирая капли сожаления, воспоминаний о радости. Вздыхал жаждой попасть снова домой, к любимым девочками… И приправлял легкой светлой горечью того, что это попросту невозможно, потому что осталось в прошлом.
«Я тебя люблю», — пропели звуки, отчего-то ликуя.
— Я тебя люблю, — выдохнул он.
— Я… — раздалось из трубки. И Артур победно улыбнулся, хотя Аня, упрямая как сто тысяч ослиц, его миледи, тут же недовольно буркнула: — Артур! Вот что ты за человек?!
И тут же бросила трубку.
Он рассмеялся. Порадовался, что включил запись, потому что даже под угрозами пыток не вспомнил бы ни ноты из его ночного помешательства. И даже не удивился, когда услышал ядовитые аплодисменты.
Оказывается, он не включил свет. Но ему не надо было вглядываться в кромешную темень, чтобы понять, кто это.
— Привет, Лева.
Друг молча пересек зал, бросил монету на крышку рояля. Она завертелась, покатилась. Они оба проводили взглядами ее падение на пол.
Тишина. Мгновение. Еще одно. И еще.
— Только это что угодно, только не дуэт д’Артаньяна с Констанцией, — раздался бешеный голос Льва.
— Я знаю, — вздохнул Артур. — Но разве это важно?
И он кивнул на невидимый серебряный доллар где-то у себя под ногами.
— У тебя еще есть время.
И в темноте послышались стремительные злые шаги.
…
Она стонала и кричала под ним, вцеплялась в его плечи и выдыхала рваное:
— Артур… Еще!
Еще. До изнеможения. До красных мушек перед глазами. До невозможности думать и дышать, пока…
— Я люблю тебя, — выдохнул он самое важное. Единственно важное.
Устало прижался губами к ее вздрагивающему плечу, не желая отпускать — ни Аню, ни собственное счастье. Нечаянное. Нежданное. Схватившее его за руку прямо посреди репетиции и утянувшее в чью-то случайно открытую гримерку под довольное режиссерское:
— Перерыв! Детка, где мой грейпфрутовый фреш?
Его счастье было похоже на этот фреш — сладкое, горькое, терпкое и свежее, словно в первый раз… Или в тысяча первый, как разница? С Аней, со своей любимой, единственной, самой прекрасной женщиной на свете каждый раз — как первый…
— Я люблю тебя, — повторил он во влажную черную прядь, прилипшую к белоснежной тонкой коже, и улыбнулся.
Вместо ответа Аня его поцеловала в висок, довольно вздохнула и пихнула его в плечо.
— Перерыв окончен, вставай, Д`Артаньян.
Что-то в ее голосе было странное. Но ни сил, ни желания не было разбираться, что именно. Зачем? Ведь все хорошо. Аня наконец-то приняла тот факт, что они созданы друг для друга. О, как идеально они друг другу подходят!
Нежно-нежно поцеловав ее в уголок губ, Артур поднялся и подал ей руку, помогая встать. Ей, такой разнеженной, разрозовевшейся, прекрасной и снова желанной. Аня лукаво усмехнулась, повела плечом — так, что в животе опять стало жарко, и едва успокоившийся организм потребовал продолжения банкета. Сейчас же.