Тенор (не) моей мечты

Тур Тереза

— Бонни тебя на площади слышал, — пояснил бас, однако не совсем то, что меня интересовало… нет.

Нет-нет-нет. Меня это совершенно не интересует! Вообще. И то, что до меня только сейчас дошло, что «неприятный итальянец», с которым поругалась Маша — и есть Бонни Джеральд, совершенно неважно. По-прежнему неважно.

Или все же важно? Чертов Бонни Джеральд явился в Москву, услышал меня на дурацком концерте и пригласил на главную женскую роль — это вообще может быть неважным для актрисы? Не может. Или она — не актриса.

—

И мы… — продолжил за Сергеем Иван, переглянулся со Львом и вынул из кармана серебряную монету, подозрительно похожую на ту, что была в руках у лорда Говарда. — Мы, ну… спорили на серебряным доллар. Это традиция такая… Вот на этот.

Иван протянул доллар мне, а я его взяла. Старый. Явно дорогой и коллекционный.

— Ванька его выспорил у Розы, — пояснил Сергей, не совсем верно поняв мой задумчивый взгляд. — Она не поверила, что ты после скандала запросто явишься в Оперетту. Но мы-то тебя знаем. Так что он твой.

— Начало коллекции, — со сложным лицом добавил Лев. — Он тебе пригодится.

Я повертела монету в пальцах. Усмехнулась. Подмигнула Кате, что напряженно смотрела на меня из дверей своей комнаты. И скомандовала:

— На кухню, дипломаты. Катя сделает вам кофе. Я буду готова через десять минут. Успеем?

— Успеем, — разулыбались все трое.

А подумала: сколько серебряных долларов сейчас перейдет из рук в руки? Кажется, у мистера Джеральда с этими тремя… ладно, четырьмя обалдуями на удивление много общего.

К примеру, неизлечимое обалдуйство.

Глава девятнадцатая

Амур не стрелы выпускает,

А лупит из дробовика

(С) Олег Рябов. Котята

Артур

— Доброе утро! — широко улыбнулся Бонни, проходя мимо Артура, который пришел в театр раньше всех.

А что делать — ему не спалось. Картины прошлого мешались в голове с безобразной сценой в гримерке. Водка в качестве анестезирующего, скорее всего, помогла бы, но… Он вдруг понял, что не остановится. И даже царица Клеопатра ему не поможет. Поэтому… Ночь не задалась. Да и утро… Гм… тоже. Вот право слово, после летних загулов он и то чувствовал себя менее убитым.

Только злость — огромная, всепоглощающая, на весь свет сразу, да и на его окрестности в придачу — помогла ему не сорваться.

«Не дождетесь!» — рычала злость непонятно кому.

И вот сейчас, уже в театре, Артур окинул Бродвейского гения таким темным взглядом, хоть сейчас наряжай в костюм палача — даже топора не надо, так изничтожит. На мистера Джеральда это произвело удивительное впечатление — он, козлина, пришел еще в более замечательное расположение духа. И снова разразился спичем про белиссима, экспрессио и прочую дребедень.

— А со сломанным носом тебе, скот, будет гораздо лучше, — лениво пробормотал Артур.

— А тебе? — по-английски поинтересовался Бонни.

Не, ну, так блистать улыбкой! Еще и с утра пораньше. Алмаз переграненный!!!

— Да пошел ты.

— А где твоя?..

Вот тут Артур не выдержал. Вскочил. И заорал:

— Не придет она, понимаешь, рожа твоя итальянская. Давай я уже сам эти тряпки долбаные надену! Сам спою чертову Миледи! Все равно испортили все, что можно было! К черту твой мюзикл! И все это…

— Привет, мальчики, — донесся от двери голос. Женский. Но не тот.

Артур и Бонни обернулись. Артур — с отвращением, а Бонни — отвратительно жизнерадостно.

— Твоя идея спеть Миледи самому восхитительна, — подмигнул Артуру Бонни, — но не теряй надежду. И вообще я имел в виду твой дуэт с Констанцией. У нас есть новая музыка.

И он кивнул на сияющую Милену.

— Да какая разница, что ты имел в виду, — проворчал Артур, но дисциплинировано взял новые ноты и отправился на сцену — прогнать дуэт с галантерейщицей, что уговаривала беднягу гасконца стартовать за подвесками в Лондон.

Пока только пели, все было отлично. К голосу Артура, несмотря на бессонную ночь и непристойно ранее утро, претензий не было. Но как только начали ставить… Хореографию, мать ее…

М-да. К такому жизнь Артура не готовила. А они-то, придурки, еще обижались на Женю, своего собственного постановщика сцендвижений, когда тот обзывал их колхозной самодеятельностью и оленями. Да Женя — святой человек! Страстотерпец!

Короче, зря они. А чтобы поняли, как не ценили своего счастья, и за прочие грехи тяжкие, судьба наградила их Бонни Джеральдом.

«Кривоногая каракатица» — было самым нежным, что Артур услышал в свой адрес. А еще он заработал стойкую аллергию на слово «страсть», неважно на каком языке — кажется, отчаявшись добиться от Артура желаемого, Бонни объяснял про страсть на всех языках цивилизованного мира.

Забавно, что Милена как актриса оказалась выше всяких похвал. Работать с ней было… удобно. Страсть она изображала превосходно, особенно после первого рыка Бонни: «Не переигрывай, детка». Двигалась, кстати, много лучше Артура, естественней. Явно без судорожного счета ритма про себя.

Тем не менее, репетицией Артур был страшно доволен. Давно он так не увлекался делом! Новым! Отчаянно интересным!..

Аплодисменты с отчетливым саркастическим оттенком вырвали его из прекрасного далека — ему только-только удалось сделать то, что требовал Бонни, и матюки сменились на нечто вроде «у тебя есть шанс не получить тухлым помидором в лоб, хотя все равно ужасно». Ему-Д’Артаньяну было пофиг на «ужасно», он органично вписался в образ «слабоумие и отвага». А тут — вздрогнул, оглянулся, едва не споткнувшись о собственные ноги…