Тентажиль
Шрифт:
– В чем хилость-то, не пойму?
– Ну, худой, длинный... уже метр восемьдесят два!
– Так это здорово! Вот только мышцы чуть-чуть подкачать - и полный порядок. Ладно, не о том речь. Ты мне вот что скажи: а зачем ты прикидываешься, что рэп тебе нравится? Чтоб не слишком отличаться от стаи?
– Ну... наверное да.
– Видишь, кое в чем мы уже разобрались!
Федор Ильич, очень этим довольный, уселся на подоконник и распахнул окно - в комнате сразу пахнуло прохладой и сыростью. Туман истлел и пропал, соловьиная трель вспарывала
– Я понял так, что стадное чувство тебя все-таки душит, но ты вполне можешь рвануть вперед и не подлаживаться под серую массу, а их повести за собой, - продолжал Федор Ильич, покачивая ногой.
– А хотелось бы этого?
– Чего?
– Быть лидером?
– Н-не знаю. Не думаю.
– О! Вот это уже интересно! Быть лидером - расхожий стереотип успеха. Все хотят, значит и я! А ты - нет, и это хорошо. Старик, а чего ты хочешь?
– Вы как-то...
– парень замялся.
– Что, с ходу беру быка за рога? Так иначе и не разобраться! Просто надо иногда разговаривать с собой предельно откровенно. Вопросы задавать.
– Себе?
– А кому же? В этом-то все и дело, что мы чаще спрашиваем о чем-то других, не себя. А ведь сами знаем ответ. Правильный ответ - он внутри, только не всегда вылезает наружу. Надо просто поверить в то, что ты сам знаешь его... Ну так как?
– Что как?
– Чего бы тебе хотелось всерьез, по жизни? В твоем возрасте на такой же вопрос я ответил: всего!
– Вообще-то... честно говоря, не знаю. Ну или... да нет, не важно.
– Ну-ка, цепляй эту мысль за хвост! О чем ты сейчас подумал?
– Да ладно...
– парень отвернулся к стене и щеки его заалели.
– Ты говори-говори, не стесняйся. Мне - можно.
– Ну...
– Егор поднял голову, взглянул на своего собеседника и подумал что, похоже, ему в самом деле можно доверять.
– Я не хочу жить, как все.
– Это как?
– Ну, чтоб все было, как у всех: деньги там, всякие должности, иномарки и прочее. Женщины...
– Вот это здорово: в первый раз вижу парня, который не хочет денег и женщин!
– Да нет, не то чтоб совсем...
– тут Егор вконец стушевался и сконфузился.
– Ага, немножко денег все-таки не помешает? И ка-а-пельку женщин! расхохотался Федор Ильич, откидываясь на спинку стула и показывая ряд ровных белых зубов.
– Прости, я смеюсь вовсе не над тобой, скорей над собой.
– Он посерьезнел и упершись руками в колени, нагнулся к Егору.
– Ты хочешь, чтобы все было настоящее? Без фальши? Чтоб не рвать жилы всю жизнь только ради того, чтоб доказать, что ты не хуже других?
– Я хочу... чтоб было классно! Ну, интересно.
– То есть, сам процесс важнее, чем результат?
– Не знаю. Наверное...
– Да, брат, мы с тобой два сапога пара. Я вот тоже хотел, чтоб жизнь была интересная. И было такое, да! Да, что там, мне казалось, что я сердце города, что во мне - его пульс, его ритм. Мои успехи были его успехами, а мои провалы он ощущал, как свои.
– Как это?
– удивился Егор.
– Понимаешь, я режиссер. У меня был театр. Очень хороший театр! О нем знала вся страна и даже многие за её пределами. Знаменитый был театр, скажу я тебе! И я был знаменит. Здорово знаменит! Мой театр мог поспорить с любым столичным - московским, питерским... Блестящая пресса, рецензии в центральных газетах, обзоры в журналах, беседы со мной... Я купался в славе, обо мне снимали телепередачи, и многие известные режиссеры кусали локти, понимая, как им далеко до меня... До моего таланта, удачливости, смелости...
– А потом?
– затаив дыхание, спросил Егор.
– Потом я решил, что мне этого мало - пора перебраться в столицу. Болезнь провинциала: в Москву, в Москву... Я бросил театр. Бросил все. Уехал. Меня приглашали на постановку многие, очень многие... я выбрал МХАТ.
– И что?
– А ничего.
– Федор Ильич соскочил с подоконника, захлопнул окно и, пошарив в кармане куртки, висевшей у входа на гвоздике, достал смятую пачку "Беломора".
– Вот, опять курю, а ведь бросил. Пять лет назад.
– Федор Ильич, а вы... вы правда сами все это бросили: ну, театр, город, все! И вот так рванули на пустое место?
– Понимаешь, все сложно.
– Он закурил и стал мерить комнату быстрым упругим шагом.
– Можно сказать, что... да, пожалуй, так будет правильно! что я как бы перегорел. Сжег пробки. Что-то внутри щелкнуло и... не в ту сторону меня потянуло. Показалось, что могу больше. Хотел доказать себе, что одолею и это - барьер столичности, эту кривенькую ухмылку столицы: фи, провинция! Думал, перерос свой театр, свой город. Мол, подавай покруче! Дурак!
– Почему? Ведь это нормально, когда хочется большего.
– Да, но что такое большее в творчестве? Больше спектаклей, картин, книг, ролей? Или все же их качество? Да и качество - слово неподходящее. Их живое тепло, понимаешь? А оно появляется, когда кровь свою в них перельешь, когда этим переболеешь... Вот скажи мне, друг милый, что это: если у тебя все внутри замирает, когда ты смотришь спектакль? Когда ты, пускай на пару часов, выламываешься из своей жизни и сталкиваешься с чем-то таким, чего в ней нет, а? Это что, качество - такой вот спектакль? Мастерство режиссера? Нет, старик, это тайна! И как оно получается, никто не знает.
– И даже вы?
– Я хороший ремесленник, я знаю, как поставить спектакль. Но не знаю, почему с каких-то моих спектаклей люди выходят потрясенные, все какие-то перевернутые и... живые, совершенно живые: с них слетает эта защитная оболочка, броня, за которой мы прячемся! Они чувствуют как в первый день, понимаешь! Душа глаза отрывает! А на других спектаклях этого нет. Те же актеры, та же пьеса, а все - не так. Мертвая ткань. Жизни нет. Вот почему это? Я, конечно, кое-что начал улавливать, но...