Теодор Рузвельт. Политический портрет
Шрифт:
Япония была слишком сильна, чтобы допустить вмешательство в свои дела, поэтому главным объектом притязаний Рузвельта в Азии стал императорский Китай. Именно китайский рынок, полагали американские финансисты и промышленники, является наиболее перспективным. Рузвельт в своих геополитических схемах считал, что США должны добиться признания Европы в отношении своего мирового статуса (этому, во многом, служила политика сближения с Англией), но с точки зрения получения непосредственных выгод Европа была закрыта для Америки. Словами Рузвельта (1905 год): «Наша будущая история будет больше определена нашей позицией на Тихом океане визави Китай, чем нашей позицией на Атлантике визави Европа».
Что до заселяющих бассейн великого океана народов, то им отводилась роль сырьевого материала. Презрение Рузвельта к Китаю видно повсюду в его переписке и беседах. Китайцам,
В завоевании китайских рынков были особенно заинтересованы текстильные фабриканты Новой Англии. Будущий президент, а пока военный министр в правительстве Рузвельта, У. Тафт назвал 15 июня 1905 года китайский рынок «одним из величайших призов мировой торговли». Желание заручиться в борьбе за этот рынок помощью Японии и ее союзницы Англии привело к тому, что симпатии американского руководства оказались в 1904 году на стороне Японии. Вашингтон был в целом удовлетворен таким поворотом событий, о чем, в частности, говорят приглашения японских дипломатов на виллу президента в Ойстер-бей. С ослеплением, которое, однако, быстро спало, Рузвельт превозносил в 1904 году доблести Японии.
Со временем пришли раздумья: «Если японцы добьются победы, не только славяне, но и все мы должны будем считаться с огромной новой силой в Восточной Азии. Победа сделает Японию саму по себе гигантской силой на Востоке, потому что другие заинтересованные нации имеют разнообразные интересы, множество забот, двойные ноши, в то время как у Японии будет одна забота, один интерес, одно бремя». К июню 1905 года мрачные предположения перешли в уверенность: «...если японцы выиграют войну, это, возможно, будет означать борьбу между ними и нами в будущем». Желание не допустить победы ни одной из сторон подтолкнуло Теодора Рузвельта выступить в роли миротворца. Америка предпочла бы ослабление обеих воюющих сторон. Победа Японии грозила США потерей возможности выхода на китайский рынок, утратой ключевых позиций на Тихом океане. Рузвельт хотел, чтобы Россия продолжала сдерживать в Восточной Азии Японию и в то же время стремился предотвратить усиление русского влияния в Китае и закрепление там зон влияния европейских держав.
Рузвельт был против созыва международного конгресса по вопросу прекращения войны: Америка попала бы на нем в жернова европейского соперничества. Оставалось взять дело организации русско-японских переговоров в свои руки. Рузвельт вел себя крайне осторожно, не использовал даже дипломатическую машину госдепартамента, предпочитая личные связи. Посредниками выступили посол Японии в США Такахира и барон Канеко (с ним Рузвельт учился в Гарварде). В переговорах с русским правительством Рузвельт опирался на помощь кайзера Вильгельма (содействие оказывал старый друг - посол Шпек фон Штернберг) и посла США в России Джорджа Мейера.
Для выдвижения мирной инициативы Рузвельт ждал подходящий момент. Он наступил 31 мая 1905 года. В этот день Рузвельт получил каблограмму от министра иностранных дел Японии Комуры, содержавшую принципиальное согласие на мирную конференцию, процедуру созыва которой предлагалось выработать американскому президенту. Николай II согласился на проведение конференции при условии, что в ее работе не будут участвовать посредники, а требования Японии станут известны заранее. Зная о принципиальном согласии обеих сторон, Рузвельт выступил со «смелым» предложением, а 10 июня 1905 года официально пригласил их за стол переговоров. Лишь спустя много лет стало известно о тайных встречах Рузвельта с японцами и других подготовительных акциях.
Рузвельт хотел бы созвать встречу в Гааге или Женеве, но воюющие стороны
В конфиденциальной переписке Рузвельт не скрывал, что симпатии Соединенных Штатов на японской стороне. «Витте и прежде всего царь должны отчетливо понять, что эта война проиграна, мир должен быть подписан с ясным осознанием того, что японцы - победители» (из письма германскому послу). Николай II ошибался в надеждах, когда просил (через кайзера) Рузвельта изучить предварительно японские предложения и уговорить снять крайние требования.Условия мира, между тем, вырабатывались в борьбе интеллектов и воли, и здесь русская сторона захватила инициативу. Лидером в переговорах стал граф С. Витте. В отличие от Рузвельта он верно оценил степень износа военной машины Японии и желание японских правящих кругов остановиться на достигнутом. Витте, помимо прочего, продемонстрировал завидное знание американской жизни, значения прессы в Штатах: к концу конференции многие из влиятельных органов печати, поначалу враждебные России, изменили тон. Косвенным образом Витте использовал и самого Рузвельта, поставив его в положение, когда тот должен был торопить японцев. Когда конференция, казалось, зашла в полный тупик из-за спора о Сахалине и контрибуциях, Рузвельт сделал ход, увенчавший его примирительные усилия. В прямом обращении к Николаю II он обрисовал то, что виделось ему оптимальным компромиссом: Япония отказывается от требования ограничения русских военно-морских сил на Тихом океане (Рузвельт добился этого от японцев), а Россия соглашается на отторжение южной части Сахалина и выплату контрибуций. «Если мир не будет заключен в данный момент... Россия лишится восточносибирских провинций».
С. Витте использовал «откровенность» президента и повернул дело таким образом, что японская сторона, отказавшаяся от сдерживания численности российского флота и аннексии Сахалина с целью получения контрибуций, предстала миру как держава, готовая продолжать кровопролитие исключительно ради обогащения. Рузвельт был мастерски прижат к стене. Уже 22 августа он пишет Канеко, что продолжение войны Японией, не достигшей договоренности только лишь по денежному вопросу, грозит для нее отчуждением мирового общественного мнения. Даже если Япония завоюет всю Сибирь, это не заставит русских раскошелиться. Россия, связав себя словом, все равно не откажется от принципа не платить денег, а «весь цивилизованный мир поддержит ее в этом решении». Рузвельт потребовал от своего японского адресата, чтобы данная точка зрения была доведена до сведения японского правительства.
Поддержка Японии оборачивалась двойной угрозой: если японцы продолжат войну и добьются значительных успехов, это пошатнет баланс сил на Тихом океане в ущерб США; если имя Рузвельта будет связано с алчностью японцев, он может потерять престиж внутри страны. Помимо прочего, связать себя с провалившейся конференцией, предстать в глазах мира неудачным примирителем - этого болезненно самолюбивый Рузвельт вынести не мог («Я поседел за эти переговоры», - жалуется он в частном письме).
Рузвельт разворачивает бурную деятельность. Пожалуй, наиболее важное значение имели закулисные действия президента 27 - 29 августа, когда русская делегация, следуя избранной тактике, демонстративно упаковала чемоданы. Рузвельт переходит к грубому нажиму: если японская сторона не сделает уступки, провала не избежать. Витте, уже получив царскую волю прервать переговоры, на свой страх и риск объявил о последней сессии 29 августа. Он был настолько уверен в исходе дела, что телеграфировал в Петербург: «Я почти полностью убежден, что они уступят». Так и случилось. Барон Канеко сообщил Рузвельту новости: «Наш император принял решение следовать той линии политики, которую Вы предложили в своем письме ко мне, переданном по кабелю нашему правительству». Когда соглашение было подписано, Рузвельт послал японскому императору «сердечные поздравления по поводу мудрости и великодушия, которые проявил он и японский народ».