Теодосия и последний фараон
Шрифт:
Рисунки на стенах изображали сцены жертвоприношений, которые совершал фараон (и это в самом деле был Тутмос III!), то вместе с богом Амуном, то с богом Манту. На одной фреске Амун указывал Тутмосу дорогу, на другой фараона обнимал Манту.
Я так увлеклась фресками, что перестала смотреть под ноги и вскоре сильно ударилась большим пальцем о лежавший на дне колодца камень.
– Ай! – прошипела я, крутясь на месте. На шум прибежала Исида. Она села и стала спокойно дожидаться, пока я не закончу завывать. Конечно, ей что! Она в темноте все как днем видит! Мне бы так!
Когда боль в пальце из нестерпимой стала терпимой,
Туннель все тянулся и тянулся, постепенно сужаясь, поскольку потолок имел небольшой наклон вниз, а пол слегка поднимался наверх, и наконец стал таким узким, что мне пришлось опуститься на четвереньки. Когда я стала опасаться, что не смогу продвигаться дальше и мне придется вернуться назад, впереди показалось темное отверстие. Исида села и ждала, когда я подойду ближе, а когда это случилось, махнула хвостом и проскочила в отверстие. Я задумалась. Там, наверху, меня уже, наверное, хватились и ищут? Я хмыкнула и покачала головой. Кого я хочу обмануть? Себя? Никто никогда не спохватывался, что меня нет. Каждый раз, спеша домой и боясь, что мое отсутствие обнаружили, я понимала, что никто и не заметил, что я куда-то уходила.
Эта мысль разозлила меня. Я крепче сжала в руке фонарь, протиснулась в горловину туннеля и моргнула.
Сквозь щели в потолке внутрь падали слабые, похожие на длинные бледные пальцы лучи солнечного света. Они освещали маленькое внутреннее святилище храма. Его северную и южную стену украшали изображения богини неба Хатор, а западную и восточную стену – изображения богини Исиды. Следовательно, святилище посвящено этим богиням.
В лучах света танцевали пылинки. Нет, постойте! Я присмотрелась внимательнее и поняла, что это не обычные пылинки, а бледные, лениво кружащие в воздухе символы власти и древние иероглифы.
Я сделала несколько шагов вперед, испытывая очень странное ощущение – мне казалось, будто я иду вброд по медленно текущей реке, только вода в ней теплая, ласковая и скорее сухая, чем мокрая. Я отвела руку в сторону, чувствуя, как обтекают мою ладонь невидимые легкие теплые струйки. Они касались моей кожи не настойчиво, как это бывает, когда сталкиваешься с проклятиями, а мягко, нежно, словно игривый ветерок.
Я погрузилась в абсолютную тишину – мне еще никогда не доводилось оказаться в таком тихом и мирном месте, как это. Здесь я чувствовала себя в полной, абсолютной безопасности. И только здесь и сейчас я поняла, насколько я несчастна. Как мне не хватает заботы и ласки. Сколько гнева и боли тяжелым камнем лежит у меня на душе, не говоря уже об огромной бреши, зияющей в моей жизни на том месте, которое, как я теперь понимаю, должен был бы занимать мой дедушка.
Груз переживаний, связанных с путешествием и незаметными исчезновениями из дома, постоянное волнение за всех: Гаджи, маму, Ови Бубу, даже за унылого Ядвигу. К моему горлу подкатил комок, в глазах защипало, и я заплакала.
Я плакала о Гаджи, который потерял свою сестру, а не найдя ее, прилепился ко мне и упустил свой шанс зажить по-царски. Я плакала об Ови Бубу, который хотел только одного – прощения за то, в чем он провинился перед жестокими уаджетинами. Я плакала о майоре Гриндле, который пожертвовал значительной частью своей жизни, чтобы изучить и освоить опасные – и незаконные – виды боевой магии. Я плакала о своей бабушке, на глазах которой сходил с ума любимый ею человек, и о своем папе, который был настолько сломлен этим, что сам захлопнул перед
Но прежде всего я плакала о себе самой. Я устала вести двойную жизнь, устала от необходимости постоянно быть то услужливой, то блестящей из страха, что иначе родители забудут о моем существовании. Я плакала оттого, что нет дедушки, который мог бы уверить меня в том, что я не сумасшедшая и не белая ворона, а нормальный, полноправный член нашей семьи.
Постепенно я выплакалась, но и утихнув, продолжала сидеть, опустив свою голову на колени, наслаждаясь ощущением полной внутренней опустошенности и все глубже погружаясь в состояние небесного покоя – его волны неслышно накатывали на меня, словно гладили меня по голове невидимой легкой и теплой рукой.
Это ощущение было настолько жизненным, что я даже оторвала от коленей свою щеку и огляделась. Никого. Только я и моя кошка.
И еще загадочные пылинки. Пока я ревела, как маленькая, солнце переместилось по небу, изменился и угол наклона солнечных лучей – теперь они падали на левую сторону моего тела, и в них танцевали, роились золотистые невесомые символы.
Вытирая глаза платком, я пыталась вспомнить, когда я в последний раз плакала. О, очень давно, наверное, несколько лет тому назад. Но как хорошо было поплакать здесь, в этом святилище, зная, что никто тебя не услышит, не увидит и не сочтет глупой маленькой девчонкой! Здесь я чувствовала себя в безопасности – вот самое главное, ключевое слово. Я сделала глубокий вдох, словно хотела набрать полную грудь этого чудесного ощущения и унести его с собой. И еще я знала, что в этом месте я могу быть необычной, или гениальной, или вообще никакой. Даже гениально необычной, если захочу.
Неожиданно для самой себя я вскочила на ноги, вскинула руки, подставляя их лучам солнечного света, и громко сказала:
– Я необычная!
Ничего не произошло. Земля не зашаталась, и стены не рухнули.
– Я особенная! – На этот раз я это не сказала, а выкрикнула.
Почувствовав тепло, я открыла глаза и увидела, что волшебные золотистые пылинки льнут ко мне, кружат, словно стайка веселых ярких бабочек.
Что-то толкнулось о мою лодыжку – я посмотрела вниз и увидела Исиду.
– Ты не считаешь меня странной, верно? – пробормотала я. Исида замурлыкала в ответ.
В эту секунду я поняла еще одну важную вещь. Все мои друзья – настоящие друзья, такие как Липучка Уилл, Стилтон и Гаджи, – любили меня как раз за то, что я была необычной. Даже Генри, и тот восхищался этой моей особенностью – хоть и не без опаски, честно нужно признать.
А еще я поняла, что именно моя странность, необычность, особенность – называйте как хотите – это то, что мне больше всего нравится в самой себе.
– Теодосия! – долетел откуда-то издалека мамин голос. – Тео, дорогая, где ты?
Проклятье. Они все-таки хватились меня. Я обернулась, еще раз окинула взглядом волшебное место, не в силах покинуть его стены. И поняла, что не хочу рассказывать маме о своей находке. Не хочу, и все тут! Не хочу, чтобы это наполненное живой магической силой место превратилось в пустую скорлупу и стало похожим на все другие древние памятники, которые мне доводилось видеть. Вот в чем разница – сделала я для себя очередное открытие. Это святилище живое, а те монументы – мертвые, потому что из них ушла магическая сила.