Теодосия и последний фараон
Шрифт:
– Да, дорогая?
– Поскольку нам предстоит много копать, что ты скажешь, если я предложу нанять мальчика, который присматривает за осликами, работать вместе с нами? Все равно ему целыми днями нечего делать, осликов-то на конюшне нет. А заодно он научится копать: какая-никакая, а профессия.
– Отличная мысль, Тео. Чем больше людей будет занято на раскопках, тем скорее мы поймем, что же именно обнаружили.
В это время в столовую вошла Хабиба, и при виде ее темной фигуры мой рот захлопнулся сам собой. Я старалась даже не смотреть на Хабибу, пока та крутилась возле стола, убирая
И тут Хабиба чуть заметно кивнула мне и покосилась на маму. Убедившись, что мама на нас не смотрит, Хабиба на мгновение поднесла к своим губам палец и тут же убрала его – я едва не прозевала этот молниеносный жест, а заметив, едва не выронила от неожиданности свою вилку. Прежде чем я успела понять, что происходит, и как-то среагировать, Хабиба уже потащилась с грязными тарелками к выходу из комнаты, но в дверях задержалась и оглянулась на меня через плечо. Черт побери! Что все это значит? Что я должна хранить ее секреты? Или что она будет хранить мои?
Ненавижу язык жестов. Расшифровывать такие сигналы сложнее, чем иероглифы.
Глава двадцатая. Перед лицом богини
На следующее утро я слегка нервничала, думая о том, как увижусь с Гаджи. Мне было неловко оттого, что последний египетский фараон должен седлать для меня ослика. Однако на конюшне Гаджи не было видно. Я не успела огорчиться по этому поводу, как заметила сидевшего на балке Сефу – это означало, что Гаджи где-то неподалеку. Мне было жаль, что я не могу рассказать Гаджи, что нашла для него новую работу, но я решила не расстраиваться и не портить себе весь день – первый день, который я целиком могу посвятить археологии, выбросив из головы все остальное.
Набир пробурчал что-то недоброе в адрес запропастившегося Гаджи, но ослики уже были оседланы, так что никаких проблем с отъездом у нас не возникло. Мы уселись на ушастиков и выехали в безоблачное звонкое утро.
– Я удивительно чувствую себя сегодня, – сказала я маме.
– Если ты сумеешь вытащить еще одного кролика из своей волшебной шляпы, это будет восхитительно! – улыбнулась мама.
Я слегка нахмурилась. На самом деле я хотела сказать, что очень рада вернуться на раскопки вместе с мамой и ее товарищами, но она, кажется, ожидала, что я вот так приду на место – и сразу открою еще что-нибудь, может быть, еще более значительное, чем храм. Все утро у меня было такое приподнятое, праздничное настроение, и вот вам – всего одной фразой мама не оставила от него и следа.
Все утро мы копали, задыхаясь от жары и пыли, по локоть в грязи и щебне. Это была тяжелая работа, очень утомительная и скучная, но мне она нравилась хотя бы уже тем, что при этом можно было забыть про интриги рвущихся к власти тайных обществ. Можно сказать, я была счастлива. Даже вечно депрессивный Ядвига казался мне сегодня не безнадежно унылым, а всего лишь
Чем дольше я копала, тем чаще начинала спрашивать себя, так ли уж обрадуется Гаджи, узнав, что за новую работу я ему нашла. Весь день копать лопатой в пыли и грязи – царское ли это дело?
И где, интересно, Гаджи сейчас? Я даже прекратила копать и задумалась. Может быть, он все же решил вернуться к уаджетинам? Нет. Я видела на конюшне Сефу, а без своей обезьянки Гаджи никуда не ушел бы.
С Гаджи мои мысли, разумеется, быстро перескочили на уаджетинов и их планы, но, почувствовав это, я сразу же прогнала эти мысли прочь. Все это больше не моя забота, то, что от меня требовалось, я уже сделала. А вот о чем положено думать археологу, когда он перебрасывает с места на место песок и камни, оставалось для меня загадкой. Я никогда не думала, что археологи так мало работают мозгами и так много – лопатой.
Ядвига и Румпф весь день копали рядом со мной. Стоило мне повернуться, и я едва не натыкалась на кого-нибудь из них. В конце концов мое терпение лопнуло.
– Черт побери! – сказала я. – Так я больше никогда ничего не найду!
Я не могла ошибаться сильнее, чем в эту минуту.
Я решила перейти на новое, совершенно бесперспективное место, надеясь на то, что хотя бы там назойливые мамины помощники оставят меня в покое. Действительно, так оно и случилось, они за мной не потащились. А место оказалось вовсе не бесперспективным.
Расчистив небольшой пятачок от щебня, я увидела под ним маленькое отверстие. Заинтересовавшись – и взволновавшись, – я принялась активнее работать лопатой и вскоре обнаружила маленький узкий колодец. Щебень прикрывал только вход в него, а сам колодец выглядел нетронутым.
Загадочный темный проход манил меня к себе, тянул, словно магнит. Я встала на колени и просунула внутрь руку с зажженным фонарем, а за ней и голову. Луч фонаря осветил прочные каменные стены и потолок – тоже прочный, без единой подозрительной трещины или щели.
Я почувствовала прикосновение к своей руке, едва не взвизгнула от страха, но успокоилась, увидев, что это Исида.
– Не делай так больше, – сказала я ей. – Меня едва кондрашка не хватила.
Исида села и принялась всматриваться в даль.
– Ну, что скажешь? – спросила я. Вместо ответа Исида вильнула хвостом, пошла вперед и вскоре скрылась в темноте. – Там безопасно? – крикнула я вслед.
Исида вернулась на мой голос, ткнула меня носом в руку, развернулась и вновь исчезла в колодце.
– Надо полагать, безопасно, – пробормотала я и оглянулась через плечо. Мама, Ядвига и Румпф стояли кружком, сблизив головы, и что-то обсуждали. Отлично. Я проверила, хорошо ли застегнут ремешок на моем пробковом шлеме, крепче ухватила фонарь и вползла внутрь колодца. Сразу за входным отверстием он расширялся, и я могла встать во весь рост.
Спустя несколько секунд меня обступила непроглядная темнота, только за моей спиной осталось маленькое светлое пятнышко – вход в колодец. Я зажгла свой фонарь и направила его на стены. Они оказались целиком покрыты тонкой резьбой, на которой удивительно хорошо сохранились краски, нанесенные древними художниками тысячи лет тому назад.