Теофил Норт
Шрифт:
Мы поговорили о том, как осуществить этот план. Майра задумчиво пробормотала:
— Переодетой чувствуешь себя свободнее.
В дверь постучали, и чей-то голос сказал:
— Форма готова, миссис Грэнберри.
Майра встала.
— Одну минуту. — И вышла из комнаты.
Миссис Каммингс призналась мне:
— Врачи говорят, что ей надо разрешать все в разумных пределах. Бедная детка! Бедная детка!
Мы ждали. Наконец она вошла, улыбаясь, просто сияя, — свободная в этой форме, в этой шапочке. Мы захлопали в ладоши.
— Я мисс Нилсон, — сказала она. Она наклонилась к миссис Каммингс и ласково спросила: — Где болит, милая?.. Ну, это просто газы. Бывает после операции. Это признак, что все идет хорошо. Теперь вы можете забыть про свой аппендикс. — Она опять села в шезлонг. — Если бы я была сестрой, я была бы счастлива, я знаю… Мистер Норт, давайте больше не будем сегодня читать. Давайте просто поговорим.
— Очень хорошо. О чем?
— Все равно.
— Майра, почему вы никогда не высказываетесь о романах, которые мы читаем?
Она слегка покраснела.
— Потому что… вы будете надо мной смеяться. Вы не поймете. Для меня это так ново — эти жизни, эти люди. Иногда они живее настоящих людей. Я не хочу о них говорить. Пожалуйста, давайте о чем-нибудь другом.
— Очень хорошо. Вы любите музыку, Майра?
— Концерты? Боже упаси! В Нью-Йорке по четвергам мы ходим в Оперу. Немецкие — самые длинные.
— Театр?
— Нет. Я ходила несколько раз. Все придуманное. Не то что романы; там — настоящее. Почему вы об этом спрашиваете?
Я помолчал. Что я делаю в этом доме? Я сказал себе, что зарабатываю двенадцать долларов в неделю (хотя мои счета, посылаемые два раза в месяц, до сих пор не оплачены); что делаю благое дело, приобщая умную, но не слишком образованную молодую женщину к хорошему чтению, которое поможет ей легче переносить холодность мужа. Но меня угнетало — как и в других домах на Авеню, где я работал, — общение с людьми, которым слишком дорого обходятся их привилегии.
Она спросила меня, почему я ее об этом спрашиваю.
— Видите ли, Майра, существует теория, что женщине, которая готовится стать матерью — если она хочет родить красивого и здорового ребенка, — надо слушать красивую музыку и созерцать красивые предметы.
— Кто это сказал?
— Это очень распространенная теория. Особенно в нее верят итальянские матери, и каждый может убедиться, что их мальчики и девочки выглядят так, будто они сошли со знаменитых итальянских картин.
— А они есть в Ньюпорте — эти картины?
— Нет, насколько я знаю, — только в книжках.
Она сидела выпрямившись и смотрела на меня в упор.
— Кора, вы когда-нибудь слышали об этом?
— Конечно, миссис Грэнберри! Врачи всегда уговаривают дам в положении думать о чем-нибудь приятном — да, да.
Майра продолжала смотреть на меня почти сердитым взглядом.
— Что вы сидите, как истукан? Скажите, что мне делать.
— Лягте, пожалуйста, закройте глаза и послушайте меня немного. — Она оглянулась вокруг словно бы с раздражением, а потом сделала, как я просил.
— Майра, о Ньюпорте часто говорят, что это один из самых красивых городов в стране. Вы ездите туда и сюда по Бельвью авеню и бываете в домах ваших друзей. Ходите на пляж Бейли — и вы мне сказали, что вы о нем думаете. Вы часто выезжаете на «десятимильную прогулку»?
— Это чересчур далеко. Если вы видели одну милю, вы видели их все.
— Архитектура так называемых «коттеджей» — посмешище всей страны. Они нелепы. Только о трех можно сказать, что они действительно прекрасны… Теперь, если позволите, я изложу вам мои соображения о Ньюпорте. — Я рассказал ей о деревьях и — весьма подробно — о девяти городах Трои и девяти городах Ньюпорта. Миссис Каммингс уронила вязание на колени и не шевелилась. — Кроме того, вид на море и на залив из дома Бадлонгов, в пяти милях отсюда, — это такой вид, который не может наскучить — ни на заре, ни в полдень, ни в сумерки, ни при звездах, даже в непогоду, в дождь. Оттуда видно, как кружатся лучи шести маяков, оберегающих корабли, и слышны голоса морских буев, которые предупреждают: «Не приближайся к этим скалам
— и доплывешь благополучно». Все в Ньюпорте по-своему интересно; меньше всего — Шестой город.
— То есть наш?
— А интереснее всех и красивее — Второй.
— Я забыла, это что?
— Восемнадцатого века. Я дам вам для шофера размеченную карту. А теперь, может быть, вернемся к «Уолдену»?
Она прижала ладонь ко лбу.
— Я сегодня устала. Вы меня простите, если я попрошу вас сейчас уйти? Я хочу подумать. Мы вам заплатим как обычно… Нет, постойте! Напишите сначала имена этих итальянских художников, которые помогают рожать красивых детей, и подходящие музыкальные сочинения.
Я написал: «Рафаэль. Да Винчи, фра Анжелико» — с адресом нью-йоркского магазина, где продаются самые лучшие репродукции. Затем: «Пластинки Моцарта; Eine Kleine Nachtmusik. Ave, verum corpus».
В дверь постучали. Вошел мистер Грэнберри. Рукопожатия.
— Как поживает моя куколка?
— Спасибо, очень хорошо.
— Что вы читаете?
— «Уолден».
— «Уолден»… ах, да, «Уолден». Ну, это нам, должно быть, не очень интересно.
— Почему, Джордж?
Он ущипнул ее за щеку.
— Нам бы невесело жилось на тридцать центов в день.
— Мне нравится. Это первая книжка, которую мне хочется целиком прочесть на занятиях. Джордж, вот список книг, которые я прочла. Я хочу, чтобы ты их все купил. Мистеру Норту приходится брать их в Народной библиотеке. Они не очень чистые, и на полях написаны всякие глупости. Мне нужны собственные книги, чтобы писать на полях собственные глупости.
— Я этим займусь, Майра. Завтра утром секретарь их закажет. Что-нибудь еще тебе надо?