Теоретический анализ философии мифа М. Элиаде: основные идеи и когнитивный потенциал
Шрифт:
Отличительной особенностью многих антропологических направлений стало признание схожести ментальных структур западной и традиционной культур, что способствовало снятию дихотомии различных культурных миров и открывало возможность кросс-культурного диалога.
В. А. Салеев, известный белорусский ученый, разработавший собственную модель неоаксиологии, отмечает следующее: «Проблемы существования и функционирования культуры относятся, как известно, к сверхсложным проблемам. Многообразие культуры, которое связано с многообразием человеческого проявления в мире, может и должно быть осмыслено через призму неоаксиологии, поскольку в снятом виде культура как объект анализа может рассматриваться как результат человеческого творения и человеческого оценивания. Аксиологическое поле, рассматриваемое в неоаксиологическом ключе, представляет собой синтез ценностно-оценочных связей, полюса которых обусловлены аксиологическим наполнением двух основополагающих структур – ценностью,
Критическая философия мифа представлена Марбургской школой неокантианства, в задачи которой входило переосмысление и дальнейшее развитие идей И. Канта. Она отличается более четким проведением идеализма, чем это было представлено у Канта. С этой философской школой связан новый этап осмысления кантианской методологии и философии. Э. Кассирер является наиболее ярким представителем данного направления, предпринявшим в своем научно-философском синтезе попытку целостного охвата проблем современной ему философии культуры. Несмотря на перманентный процесс кумуляции знания, характерный для постклассической философии, по-прежнему влиятельной остается его методология и философия, в центре внимания которой оказываются проблемы философии культуры и антропологии.
Трудно говорить о прямом влиянии идей Э. Кассирера на М. Элиаде, но Кассирер, как и Элиаде, занимался проблемами мифологического сознания. Для теории познания Кассирера характерно представление об абстрагировании понятий от чувственного опыта. Это не осталось незамеченным и исследователем его творчества А. М. Грищенко: «Таким образом, основанием для образования понятий, согласно Кассиреру, служат не объективно существующие вещи и процессы, их связи, отражаемые в нашем сознании, а первоначальная способность мышления к синтезированию, которая лежит в основе акта сравнения, отождествления» [18, с. 59]. Свои гносеологические идеи немецкий ученый развивает и в области наук о культуре; в этом смысле «Философия символических форм», написанная в период 1923–1929 гг., является продолжением его теории познания.
Работа Э. Кассирера «Философия символических форм», где в качестве отправного пункта построения философии культуры, онтологии и гносеологии выступает символ, стала поворотной в посткантовской эпистемологии и онтологии. Е. М. Соболева отмечает: «Благодаря своей природе как духовной энергии по означиванию, по наделению смыслом чувственных представлений, символ обладает универсальной значимостью, а как особый вид означивания он способен к изменению своих значений» [113, с. 13]. Э. Кассирер задается вопросом о возможности существования мифа как априорной формы посредством понятий и категорий. Он вычленяет «миф как форму мышления», «миф как форму созерцания», «миф как форму жизни». Немецкий мыслитель в своих теоретических построениях исходит из кантианской методологии. «…Границы “объективного” относительно всего лишь “субъективного” не являются изначально заданными, напротив, они сами формируются и определяются лишь в поступательном процессе опытного познания и его теоретического основоположения», – полагает он [37, с. 45]. Вслед за Кантом он опирается на критический метод исследования форм мышления. Так же, как и у Канта, усилия Кассирера были направлены на рефлексию над границами познания, при этом кантианскую методологию он экстраполирует на мир культуры. Однако можно обнаружить отличия теории Э. Кассирера от И. Канта в отношении «вещи в себе»: Кассирером не принимается данная кантовская категория, которая становится избыточной и подлежит замене понятием «опыт» [18, с. 75]. В методологии Кассирера, в отличие от кантианской, мышление превалирует над предметностью. Таким образом, динамика гносеологического знания от Канта к Кассиреру представляет собой эскалацию мыслеполагания и абстрагирования. Базовое отличие Э. Кассирера от И. Канта отмечено российским культурологом П. С. Гуревичем: «Вместо кантовских двух сфер – теоретического и практического разума Кассирер постулирует единый “мир культуры”» [22, с. 91].
Для понимания взглядов Э. Кассирера на феномен мифа является важным вычленение положения о тождественности онтологического и феноменологического, «мира истины» и «мира видимости», объективного и субъективного. Это касается и бытия мифа: «Миф пребывает исключительно в наличности своего объекта – в той интенсивности, с какой тот в определенный момент времени овладевает сознанием и подчиняет его себе» [37, с. 50]. В этом отношении взгляды Кассирера созвучны мнению ряда других мифологов, подчеркивающих синкретичность мифологического мышления. В гносеологической картине немецкого мыслителя миф становится многоуровневым предметным феноменом, функционирующим в различных плоскостях. Корреляция
действия и представления приводит Кассирера к мысли о первичности ритуала перед мифом. Идея тождества реальности и смысла в ритуале сближает Э. Кассирера и М. Элиаде. Если первый исследует миф как форму мышления, то второй – как форму бытия. В воззрениях Кассирера на природу мифа креативная роль отводится языку: «Миф и язык находятся в постоянном взаимном соприкосновении – их содержание поддерживает друг друга, оно взаимообусловлено» [37, с. 54]. Эта взаимообусловленность принимает форму тождества, когда означаемое и означающее (имя и смысл) обретают потенцию бытия друг через друга.
Э. Кассирер, анализируя проблему части и целого в мифе, справедливо полагает, что в мифе отсутствует дифференциация бытия, а часть является самим целым. Особенностью подхода немецкого ученого к изучению мифа является то, что он рассматривает мифологическое мышление наравне с научно-теоретическим, как обладающее собственными категориями и структурой, но отличающееся модальностью, что отличает подход Э. Кассирера от «симпатического» подхода Л. Леви-Брюля [113, с. 43]. Однако не следует нивелировать роль различий в этих двух типах мышления. Если для теоретической модели мышления характерна интеллектуальная стратификация и кумуляция знания, то в мифологической модели знание присутствует в виде инкорпорированности в целостность бытия.
Миф претерпевает, по Кассиреру, такой же генезис, как и наука на этапах своего теоретического становления. По мере этого усиливается различие между «сущностью» и «действенностью» в мифе. Представление Э. Кассирера о мифе как о «субстанциальном единстве сущности» может быть дополнено взглядами М. Элиаде на миф как не только реальном, но и подлинном бытии [93, с. 216]. Однако при этом миф следует рассматривать как систему не гносеологических, а онтологических связей.
На автономность мифа у Э. Кассирера указывает А. Н. Круглов: «Миф является собственной сферой с собственными закономерностями» [48, с. 161]. Данный автор в своем компаративном анализе относит и К. Хюбнера, и Э. Кассирера к трансценденталистской интерпретации мифа. В работе А. Н. Круглова содержится немаловажное замечание: «…вопрос о происхождении и причинах изменения априорных представлений, несмотря на все возражения, я думаю, по-прежнему стоит перед трансценденталистским истолкованием мифа» [48, с. 161]. Тем самым подчеркивается недостаточность указанной интерпретационной стратегии, несмотря на достижения посткантовской методологии в области наук о культуре.
Синтетический образ мифа складывается у Э. Кассирера посредством сопряжения форм мышления, созерцания и жизни. Причиной дифференциации мифологического сознания у данного мыслителя становится наличие категорий пространства, времени и числа, предстающих как формы созерцания. Структура мифологического пространства детерминируется категориями «профанное» и «сакральное», а также другими противоположными категориями – верх и низ, свет и тьма и др. [37, с. 111]. Это также согласуется с взглядами М. Элиаде на сакральный космос первобытного мышления. Для Э. Кассирера очевидна связь «форм созерцания» (в частности, пространства) с «формами жизни». Помимо пространственного, для анализа мифов имеет большое значение временной фактор. Можно согласиться с немецким ученым, когда он подчеркивает темпоральный характер мифов: «Вся священность мифологического бытия берет в конечном итоге свои истоки в священности возникновения» [37, с. 119]. Действительно, мифы возникают в определенный исторический момент и повествуют о возникновении мира, Космоса, человека, однако время в мифе предстает иным, чем в других концептуальных системах, прежде всего нелинейным. Важной идеей, сближающей Э. Кассирера с М. Элиаде, является мысль о том, что мифологическое время в корне отличается от исторического и скорее является вечностью, чем временем. Схеме Э. Кассирера «природные явления – мифологическое время» может быть противопоставлена схема М. Элиаде «сакральное время – профанное время», в которой идея сакрализации первична по отношению к природным явлениям.
Подводя итог анализу данной парадигмы, можно отметить, что «мифологическая форма» характеризуется Э. Кассирером прежде всего как чувственно-синтетическая. Цель своих усилий ученый видит в выявлении трансцендентальных форм бытия мифа. В отличие от К. Леви-Стросса, Э. Кассирер придает значение не только форме, но и содержанию мифа. В современной трансценденталисткой теории мифа интерпретация мифа осуществляется посредством сопоставления категорий. Введенное Э. Кассирером понятие символической формы позволило ему объединить рациональный и внерациональный уровни, построить интеллигибельную модель культуры, объединяющую различные уровни конструирования познания. В философии Кассирера понятие мифологического и религиозного вписывается в общий ряд понятийных форм. Трансцендентально-символическая система немецкого философа и культуролога ориентирована на выявление трех ступеней в развитии символических форм: ощущения, созерцания и мышления, которые, усложняясь, приближаются к априорным формам «чистого разума». Такие же ступени, по мнению Э. Кассирера, характерны и для мифологической формы сознания.