Теории внимания
Шрифт:
Милль отчетливо разделяет чувства и органы чувств, тем самым давая понять, что ощущения – это некая следующая ступень за работой органов чувств, которые доставляют материал восприятия. Или же следующая среда, где из этого материала, то есть из впечатлений, если говорить своим языком, рождается нечто большее, и, самое главное, доступное обработке ума или разума, творящих понятия.
Тем не менее ощущения для него чрезвычайно жестко связаны с тем, что воспринимается с их помощью. Поэтому глава, посвященная определению Идей начинается им с утверждения, что «ощущения, которые мы имеем через посредство органов восприятия, существуют, только пока присутствует
Однако «что-то остается».
«…я называю это копией, образом (image) ощущения, иногда представлением или следом ощущения.
Другое имя, которым мы обозначаем этот след, эту копию ощущения, которые остаются после того, как ощущение исчезает, это Идея» (там же, с. 52).
Думаю, Милль смог сделать себя достаточно ясным с исходными понятиями, чтобы можно было приступить к его теории внимания.
Глава 5. Внимание и ощущение – одно
Милль, как я уже говорил, рассматривает внимание как одно из проявлений воли. Сам по себе этот предмет кажется мне искусственно переусложненным в нашей психологии. Дело в том, что английское will в действительности означает Желание. И поэтому Милль очень естественно переходит к разговору о внимании, разобрав Desire, то есть страстное желание. И никакой воли в привычном нам смысле.
Я пока не углублялся в психологическое понятие воли, и потому не могу высказать свое мнение доказательно. И все же мне кажется, что «воля» наших психологов – весьма искусственное образование, не имеющее под собой действительного предмета. Ее творение было тем самым гипостазированием, против которого предупреждают сами ученые. Родилась же она из христианских формул, вроде: на все воля божия!
Что означает это высказывание? Если идти к пониманию через культуру, то: мы все во власти бога. Или судьбы! А если через русский язык? То строго наоборот – бог дает нам полную свободу поступать, как мы хотим. Мы вольны, но и вся ответственность тоже наша. Бог ничего не запрещает, но и не берет ответственность на себя. Решай человек, думай, выбирай, ты волен, но ты предоставлен самому себе!
Языковое, то есть народное понимание противоположно религиозному и, кстати, гораздо глубже его. Однако наука почему-то избрала в данном случае идти вслед за религией. И поэтому, когда английская психология стала доступна русскому обществу – а это было в то время, когда психология еще существовала в рамках философии, а философию вели профессора духовных семинарий – закрепилось именно то понимание воли, которое мы и имеем сейчас, как некой силы, с помощью которой бог правит нами. И мы тоже можем править собой.
В итоге перевод английских философских и психологических работ, посвященных воле, ведется с определенными искажениями. И в данном случае я могу идти в соответствии с традицией нашего философского перевода и говорить о внимании в рамках «воли», а могу быть буквалистски точным и сказать: я не знаю, подразумевал ли Милль в этой главе волю в смысле нашей психологии, но выводит он эту тему из «желания»:
«Другой процесс, сквозь который ум предположительно может оказывать воздействия на свои цепи, это Внимание» (Милль. т.2. с.362).
Другой, как вы поняли, после «страстного желания». Далее он объясняет, почему включил внимание в раздел Will. Я буду оставлять это слово без перевода, оставляя на выбор читателя понимать его либо как «волю», либо как «желание»:
«Мы, похоже, имеем
Весьма неуклюжее построение получилось. Однако, если я переведу в соответствии с традицией, получится не менее неуклюже: мы можем волить внимание обращаться на объект, а можем и не волить. Вот если мы переводим: мы можем хотеть направить внимание, – то рождается предложение вполне естественного языка.
Но в сторону воление! Важно лишь одно: мы имеем возможность и способность направлять внимание по собственной воле, что в данном случае означает не силу принуждения, а право выбора, то есть свободу. Захочу и направлю! Что опять же переводит нас на поля желаний.
Далее Милль переходит к обоснованию того, что можно назвать пунктиком английской психологии девятнадцатого века, к ассоциациям:
«Обращением внимания на объект, мы даем ему возможность возбудить все идеи, с которыми он ассоциирован. Не обращая на него внимания, мы более или менее лишаем его такой возможности» (там же).
Поскольку теория ассоциаций не возбуждает во мне ассоциаций, я ее опущу и продолжу разговор только о внимании, насколько это, конечно, возможно при изучении работы ассоцианиста. Милль честно заявляет, что в теории внимания опирается на основания, заложенные предшественниками. Кем именно, он не указывает, хотя однозначно исходит из работ Юма и Локка. Впрочем, он наследник всей английской культуры, и не стоит списывать со счетов ни Рида, ни Гоббса, ни епископа Беркли.
Итак.
«На первый взгляд объекты внимания кажутся неопределенными. Однако прослеженные до своих источников, они оказываются всего двух видов. Мы обращаем внимание на Ощущения, мы обращаем внимание на Идеи, и больше нет никаких других объектов нашего внимания» (там же. С. 363).
Вот теперь, думаю, понятно, почему я посвятил предыдущую главу выведению этих двух понятий философии Милля. И это очень важно, потому что нам кажется, и это можно встретить в весьма ученых книгах о внимании, что мы можем направлять свое внимание на что-то весьма внешнее. Например, внимательно следить за секундной стрелкой. Или наблюдать за кошкой, которая внимательно следит за мышью…
Этот уровень соприкосновения с миром нам недоступен. И Беркли, и Милль тут правы. Мы даже не можем быть уверены, что мир вообще существует, мы можем на это только надеяться. А внимание работает с теми ощущениями, которые приходят не из внешнего мира, а из органов восприятия, отгораживающих нас от него. В силу этого закономерно рождается вывод: человек как тело – существо физического мира, но человек как таковой к нему не принадлежит.
Он может жить и там, где существуют идеи. И для того мира у него имеются особые органы, помимо органов восприятия. К примеру, то же самое внимание.
Милль далее напоминает, что для исследования необходимо удерживать в уме, что между ощущениями есть разница, они могут быть безразличными и приятными или болезненными, что он называет интересными ощущениями. То есть ощущениями, вызывающими интерес.
Мазыки, на чьи взгляды я опираюсь в рамках культурно-исторической психологии, имели сходные понятия, правда, не упоминавшие прямо внимание, но предполагавшие его. Разум, сталкиваясь с неведомым или, точнее, налетая на что-то новое, не просто изучает его. В интересах выживания он вынужден исходно применять некоторые предпочтительные действия.