Теория бобра
Шрифт:
— Но как же…
— Они съехали, — говорит Туукка.
Разумеется, я могу задать уточняющие вопросы: «Кто?», или: «Ты имеешь в виду своих домашних?», или даже: «Куда съехали?» — но, как по мне, и так все ясно.
— Сочувствую, — говорю я. — Не знал. Но ты все-таки участвуешь…
— Я обещал Нооре. Хотя с поездкой, может, ничего и не получится, ты же сам говорил.
Я не собираюсь переубеждать Туукку и доказывать ему, что все, может быть, не так безнадежно. Я, конечно, не имею в виду проблемы Туукки с бизнесом.
— Да, говорил. — Я показываю на книжный шкаф. — Я заметил, ты занимаешься конкуром?
Туукка кивает. Его лицо каменеет.
— Больше не занимаюсь, — произносит он. — Просто катаюсь на лошадях. Вернее, катался.
Я молчу. Туукка обводит взглядом гостиную, книжные полки с фотографиями.
— Они забрали у меня лошадь, — после короткой паузы добавляет он.
Я понимаю, что должен сделать выбор. Знаю, что я не лучший физиономист и психолог, что особенно ясно проявилось с началом моей семейной жизни. С другой стороны, я силен в теории вероятностей — на этом поле меня трудно победить. Как ни странно, в каком-то смысле я понимаю Туукку. Он в беде, и я в беде. Он убийца, а меня подозревают в совершенных им убийствах. Но то, что нас разделяет, нас и объединяет. Мне надо придумать способ показать ему это. И как-то его разговорить.
— А другая лошадь?
— Другая лошадь? — переспрашивает Туукка, и голос у него становится ледяным, как вечер за окном. — Это не вариант. Я хочу побеждать. Это возможно только с одной-единственной лошадью.
Кажется, Туукка снова сказал больше, чем хотел, как тем снежным вечером, когда мы вместе возвращались домой. У него немного удивленный вид.
— Содержание стоит денег, — продолжает он. — Выездка, конюшня — на все нужны деньги. А я потерял самого крупного клиента. Пытался совмещать работу и верховую езду, но все завязалось в такой узел.... Пришлось искать конюшню подешевле. Потом я не смог оплачивать и ее. И они забрали за долги мою лошадь. Теперь я думаю, они с самого начала задумали это провернуть. Они ее не вернут. Я уже все перепробовал.
Я чувствую, что Туукке нужно излить душу. То, что он говорит, похоже на правду. Вполне вероятно, что Туукка познакомился с Хяюриненом и Эльсой где-то на соревнованиях. Когда у него возникли финансовые трудности, он попросил их о помощи. Возможно, предложил свои профессиональные навыки в обмен на место в конюшне. Так его лошадь оказалась у Хяюринена, а Туукка начал сотрудничать с «Сальто-мортале». Одно тянуло другое, и в конце концов Хяюринен завладел лошадью Туукки. Зная Туукку, можно предположить, что он вышел из себя и попытался расторгнуть соглашение. А когда это не сработало, слетел с катушек и схватился за рекламный рожок мороженого. Я, разумеется, не могу утверждать, что все было именно так, но не думаю, что очень далек от истины. Вероятности — они не с потолка берутся.
— И ты не знаешь, где теперь твоя лошадь? — спрашиваю я.
20
Как заставить убийцу совершить убийство? Как спровоцировать его на повторное преступление?
Эти вопросы и варианты ответов на них крутятся у меня в голове, когда я еду на ярмарку выпечки и варенья с Лаурой, Туули и грузом домашнего повидла. Утро похоже на винтажную открытку: безоблачное ярко-синее небо; солнечный свет слепит, отражаясь от поверхности свежевыпавшего снега; мир чист и наполнен покоем. По крайней мере, если не углубляться в подробности, мысленно добавляю я. Утром я получил сообщение от Эсы, что в парк наведывались Ластумяки и Салми. Разыскивают меня. Я понимаю, что не сегодня завтра они начнут шпионить за мной и в Херттониеми. Времени мало во всех отношениях. Школьная ярмарка, или, как ее нарекли родители, Paris-Pop-Up [11] , открывается через полчаса.
11
Здесь: «Скоро в Париж!» (англ.).
Все утро я челноком мотался между квартирой Туукки и торговым центром, где должна пройти ярмарка: таскал и разгружал бесконечные коробки, а потом заехал домой, чтобы сделать последний рейс. Надеюсь, нам удастся продать большую часть продукции и никому не придется тащить обратно пару сотен банок яблочного повидла.
Туули и Лаура в отличном расположении духа — они о чем-то весело болтают, то и дело заливаясь смехом. Их настроение передается и мне, по крайней мере, отчасти. Правда, мне немного надоело исполнять функции водителя грузового такси. Единственное, что заставляло меня с этим мириться, — возможность поближе подобраться к Туукке.
Пока что мои попытки не увенчались успехом.
Более того, после своих ночных откровений в пустой трехкомнатной квартире, заставленной коробками с желе и джемом, Туукка снова замкнулся. Первой реакцией на мой вопрос была вспышка гнева — краткая, как и его ответ. Да, Туукка знает, где находится его лошадь. Больше мы к этому разговору не возвращались.
Я притормаживаю перед «лежачим полицейским», чтобы сохранить в целости банки с повидлом, и в голове снова всплывает тот же вопрос. Разумеется, я не хочу, чтобы Туукка и в самом деле кого-то убил... Но иначе мне не добиться нужного результата. И, независимо от того, удастся ли мне подтолкнуть Туукку к действиям, я должен импровизировать.
Преодолев преграду, возвращаюсь мыслями к реальности и включаюсь в общий разговор. Лаура и Туули обсуждают достопримечательности Парижа и его историю. Теперь я понимаю, почему импровизация больше не вызывает у меня отторжения, как когда-то раньше. Потому что семейная жизнь — это необходимость постоянно реагировать на неожиданности, подстраиваться под них и действовать. Тем не менее, я остаюсь страховым математиком, во всяком случае в душе. Как любой истинный актуарий. Поэтому я не могу полностью отдаться на волю импровизации. Я строю планы и сценарии развития событий, которые, как и прежде, в значительной мере опираются на теорию вероятностей. Но при их расчете мне в немалой степени помогает новый опыт.
Я паркую машину, и мы с Лаурой и Туули несем наше повидло в торговый центр.
Я красиво расставляю банки на столе и ищу глазами Туукку. С облегчением вздыхаю, когда мне наконец удается запеленговать его посреди членов медовой команды. По крайней мере, он пока не сбежал, чтобы убить еще кого-нибудь. Это важная для меня информация.
Я не слышу, о чем Туукка беседует со специалистами по меду, но по мимике понимаю, что они ему возражают. С большой долей вероятности могу предположить, что обсуждаются результаты уборки в квартире Туукки после фасовки меда. Я достаточно изучил Туукку, чтобы понимать, как ему трудно, а порой и невозможно мириться с тем, с чем он не согласен, — просто забыть о неприятном, отпустить, махнуть рукой. Я в своем планировании учитываю это его качество. То, что я наблюдаю сейчас, подтверждает мои предположения. Туукка упрям, как осел. Последнее слово всегда должно остаться за ним. Надеюсь, скоро он продемонстрирует это свойство в иной области, а не только в ссоре с родителями одноклассников его дочери.
Наконец Туукка поворачивается и направляется к моему столу. Вокруг суета и шум, так что я на всякий случай машу ему рукой. Мне хочется, чтобы он подошел именно сюда, к прилавку с черносмородиновым желе и яблочным повидлом. Даже в помещении Туукка не снял спортивную шапку, в которой выглядит каким-то особенно несчастным.
— Эти пасечники тупые, как пробка, — говорит Туукка.
Я жду. Мне сейчас совершенно не интересно, что именно Туукка не поделил с отцами за медовым прилавком.
— У меня не идет из головы, — наконец говорю я, убедившись, что коллеги, торгующие смородиновым желе, меня не слышат, — наш недавний разговор. Особенно... про лошадь.