Теория факта. Останцы
Шрифт:
А еще в нее был влюблен выдающийся американский писатель Марк Твен. Он даже выучился ручному алфавиту и рассказывал Хелен в руку свои еще не опубликованные рассказы. Твен был старше Келлер на 45 лет и их роман продлился, к сожалению, недолго. Хелен сильно переживала смерть Твена: "Он был моим первым мужчиной. Именно тогда я поняла, что такое настоящая, истинная любовь..."
А у другой - Ольги Скороходовой - был роман с известным русским писателем Максимом Горьким. Тоже короткий. Горький вскоре после их знакомства умер от туберкулеза.
До любви мы еще дойдем. Позже Ольга стала кандидатом
Философ открыл в воздухе экран - сначала развел ладони перед собой в стороны, а затем раздвинул их вниз и вверх, обозначив место и размер экрана. По экрану поплыли строки:
“Думают иные – те, кто звуки слышат,
Те, кто видят солнце, звезды и луну:
– Как она без зренья красоту опишет?
Как поймет без слуха звуки и весну!?
Я услышу запах и росы прохладу,
Легкий шелест листьев пальцами ловлю.
Утопая в сумрак, я пройду по саду,
И мечтать готова, и сказать люблю…
Пусть я не увижу глаз его сиянье,
Не услышу голос, ласковый, живой,
Но слова без звука – чувства трепетанье –
Я ловлю и слышу быстрою рукой.
И за ум, за сердце я любить готова,
Так, как любят запах нежного цветка,
Так, как любят в дружбе дорогое слово,
Так, как любит трепет сжатая рука.
Я умом увижу, чувствами услышу,
И мечтой привольной мир я облечу…
Каждый ли из зрячих красоту опишет,
Улыбнется ль ясно яркому лучу?
Не имею слуха, не имею зренья,
Но имею больше – чувств живых простор:
Гибким и послушным, жгучим вдохновеньем
Я соткала жизни красочный узор.
Если вас чаруют красота и звуки,
Не гордитесь этим счастьем предо мной!
Лучше протяните с добрым чувством руку,
Чтоб была я с вами, а не за стеной”.
Наставница Келлер - Энн Салливан - начала пробивать стену, когда стала писать пальцем на ладони у девочки слова, которые обозначали разные предметы, ”Кукла” было первое слово. Келлер не понимала, что от нее хотят. “Чашка” - писала Салливан. Келлер, разозлившись, разбила чашку. Прорыв наступил через месяц. Салливан подставила одну ладонь Келлер под струю холодной воды. “Вода” написала она на другой ладони. И Келлер вдруг поняла, что написала наставница. В следующие дни она измучила Салливан, требуя, чтобы та назвала ей все предметы, которые ее окружали.
Глубокое обучение было запущено на тактильном уровне. Ей было необходимо ощущение, которое ни с чем невозможно спутать, чтобы сложить из движений пальца по ладони понятие для этого ощущения.
И сообразить, что все другие предметы тоже имеют названия.
А что, если нам попробовать методику Салливан?
Но ведь у Аэлиты есть зрение и слух.
Есть. И это, как ни странно, усложняет нам задачу. Если она будет видеть изображения разных собак и слово “собака”, то она сможет узнавать всех собак на картинках, но собака не превратится для нее в “мохнатого ангела”.
Кажется, я понял. Воображение! А почему бы нам не попробовать?
Философ стал наставником Аэлиты. Как была Салливан у Келлер. Как был профессор Соколянский у Скороходовой. “Хрустову был доступен только опыт Соколянского и Скороходовой, - думал он, - но ему и этого хватило, чтобы дать нам главную подсказку. Нам известна теперь и история Келлер. Мы на правильном пути. Необходимо терпение. Много терпения. Не будет постепенного прогресса - только пороговый переход”.
Теперь Федор не мог пожаловаться на нехватку времени. Он изнывал от ожидания и Белла уговорила его отправиться в путешествие, чтобы своими глазами, или точнее, глазами дрона, увидеть красоты красной планеты. Путешествие было на дроне с управлением через сет ВР. Несмотря на то, что марсианам был известен опыт Федора как оператора космических дронов, они дали им с Белой дрона с полным автопилотом. Им можно было управлять операторам-пассажирам, но только в очень суженных рамках. Федор попробовал было показать Белле мертвую петлю, но дрон лишь вяло поднялся на пару метров, выдал неприятный кряк предупреждения об опасности и продолжил движение строго по горизонтали.
Ладно, у нас по расписанию на утро - долины Маринер. Начнем с Лабиринта Ночи.
А что там интересного?
Утром в лабиринте поднимается туман из кристалликов льда. А когда Марс, как сейчас, близок к перигелию, над долинами формируются облака тоже из ледяных кристаллов.
Кристаллики льда... Это из снежинок, что ли? Здорово как! Полетели смотреть туман из снежинок!
Соскучилась по снегу?
Нисколько! Но зрелище должно быть захватывающее - снежинки, которые поднимаются вверх вместо того, чтобы падать вниз.
Глава 18. В объятиях любимой
Федор навсегда запомнил день, когда Аэлита по настоящему вернулась и увидела его. Она смотрела на него, широко распахнув глубокие ореховые глаза. Молча улыбалась, а по её щекам катились блестящие слезинки. Она машинально поймала одну кончиком языка. "Как хорошо, что мы не забыли о механизме формирования слез" - успел радостно подумать Федор прежде, чем они бросились друг другу в объятия.
Любимый, ты был здесь, когда я лежала в беспамятстве?
– сказала она полуутвердительно, - Я помню тебя. Или я бредила?
Ты бредила очень много, но я здесь действительно был. Твоя память тебя не подводит.
Они стояли, прижавшись друг к другу, и не отрывали взгляд от любимого лица.
Поцелуй меня! Крепче! Крепче!
Любовь моя, я так тосковал по тебе!
Я жила мыслью о тебе! Я хочу тебя! Прямо сейчас!
Любимая, я…
Голос Федора сорвался. К горлу подкатил ком. Но он улыбнулся и ком пропал. Глаза Аэлиты лучились. Она расстегнула и сбросила с плеч халатик. Федор стянул футболку через голову и сразу обнял любимую за плечи. Провел ладонями по сухой горячей коже. Почувствовал телом упругость ее сосков. Руки Аэлиты расстегнули ремень и молнию на его джинсах. Легко стянули их с бедер. Они присели на краешек кровати, не размыкая объятий, и не прерывая поцелуя. Для слов не было времени. В словах не было смысла, когда говорили их руки, их губы, их тела. Языки были заняты делом гораздо более приятным и важным, чем разговоры.