Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2
Шрифт:
— Кстати, — сказал он. — У тебя есть наличность? В смысле карманные? — И пояснил, видимо, ясно сознавая, что беседует с существом, находящимся на самой низшей ступени развития, не способным уразуметь элементарных вещей. — Хотя бы мелочишка?
Я порылся в карманах и выгреб все, что у меня было. Он переложил мои скромные денежные ресурсы в свои одежные емкости. И заметил:
— Часы у тебя неплохие. Дай поносить. На пару деньков.
— Они дороги мне как память, — промямлил я.
— Да верну я твои ходики, — заверил меня Маркофьев-младший. — Мы ведь пойдем
Я расстегнул ремешок и отдал часы, подаренные мне Вероникой в день начала нашей совместной жизни.
— Как наметится новое дело — я тебя сразу разыщу. Жди, — сказал Младшенький.
И ушел, не оглянувшись.
— Что? Отдал ему деньги? И часы? — хохотал Маркофьев. — Ну, ты и выступаешь. Жизнь тебя ничему не научила.
— Он же твой сын… Неужели он способен подвести старинного отцовского приятеля? — кричал я. — Это же против всяких правил!
— Вот именно, он мой сын, — подхватывал Маркофьев. — И ничто маркофьевское ему не чуждо. А правил вообще никаких не существует! Будто тебе надо объяснять! Да, видимо, с часами придется распрощаться…
ОБМАНУТЬ МОЖЕТ КТО УГОДНО — ХОТЬ СЫН, ХОТЬ ДОЧЬ, ХОТЬ СЫН ДРУГА ИЛИ ДОЧЬ ВАШЕЙ ЖЕНЫ ОТ ПЕРВОГО БРАКА. ХОТЬ ВАШ СОБСТВЕННЫЙ РЕБЕНОК ИЛИ ВАШИ СОБСТВЕННЫЕ РОДИТЕЛИ. ГАРАНТИЙ ОТ ОБМАНА — НИКАКИХ.
— Ты нос-то не вешай, — посочувствовал мне в конце разговора Маркофьев. — Я тебя не брошу, что бы ни случилось… Раз уж ты такой обалдуй. Иди к моему Средненькому.
— Кому? — не понял я.
— Средненькому… У Младшенького ты был… Средненький работает на телевидении. Проблем перед телевизионщиками сейчас невпроворот. Да ты и сам видишь… Смотреть тягомотину по всем каналам просто невыносимо… Надо их выручать… Записывай номер его пейджера и мобильника…
Но сперва я попал к жене Младшенького — "очкастой хвощине", как называл ее Маркофьев. Эта худющая щепка в облегающем розовом платье с глубоким вырезом (в котором не наблюдалось, увы, даже ложбинки меж грудей) руководила молодежным театром и приняла меня в комнате отдыха за сценой, сплошь загруженной ящиками пива "Молодеческое". Потягивая его через соломинку из высокого стакана, экзальтированная в прошлом продавщица галантерейной секции (Маркофьев снабдил меня ее биографическими данными) с места в карьер взялась меня просвещать:
— Театр идеальный механизм для отмывки… Находите жертвователя, он перечисляет на наш счет сумму, нужную для постановки — костюмы, декорации, освещение, программки, то, се; мы составляем смету, пошивочный цех тратит на материал в три раза меньше, чем указано, электричества вообще не расходуется, а потом…
— Половину возвращаем жертвователю! — вырвалось у меня, поскольку я, во-первых, уже начинал усекать правила, а во-вторых, тоже пил пиво.
Жена Младшенького посмотрела на меня неодобрительно.
— Треть, — сказала она. — Вы возвращаете треть… Половина — слишком жирно. Не стоит мараться из-за грошей…
Я остался доволен встречей, собой и быстротой своего постижения азов финансовой грамоты.
Средненький Маркофьев подвизался директором новостных программ на телевидении.
— В перспективе надо создавать свое собственное вещание, — инструктировал меня перед встречей с ним Маркофьев. — Хватит, нахлебались во время избирательной компании от враждебных сил…
Его идея заключалась в следующем: я устраиваюсь к Средненькому на постоянную работу, внедряюсь в коллектив и начинаю постепенно перепрофилировать работу фабрики одурачивающих грез — в нужном направлении.
Войти в здание телецентра оказалось гораздо проще, чем в помещение банка. У входа дежурили два не лишком внимательно всматривавшихся в лица посетителей милиционера. Несмотря на то, что я предъявил захваченный по ошибке паспорт Вероники, меня легко пропустили внутрь.
Кабинет Маркофьева-среднего не отличался роскошеством и даже элементарной чистотой.
Полненький человек среднего роста с обручальным кольцом на пухлом пальце вышел мне навстречу из-за обшарпанного, заваленного бумагами стола. Протянул мягкую ладонь. Предложил сесть на такой же обшарпанный стул. Речь его журчала, как ручеек.
— Зарплаты вы получать не будете…
Я изумлено вскинул брови.
— Но это не должно вас смущать, — продолжал он. Тут у нас никто не получает зарплаты. Телевидение бедное. Денег нет. Однако реально вы будете иметь столько, сколько вам и не снилось…
Я с сомнением окинул взглядом жутковатую мебель, щербатый пол с лунками на месте отлетевших паркетин, валявшиеся повсюду скомканные и запыленные бумаги.
— Не обращайте внимания, — сказал мой визави, тонко улавливая малейшее изменение в настроении собеседника. — Работой здесь не занимается никто. Здесь занимаются зарабатыванием…
Он легко подхватил бутылку "Молодеческого" (они стояли во множестве возле облупленных и холодных — по причине летней жары — батарей парового отопления), ловко открыл, зацепив металлическую пробку о край подоконника и сорвав ее (стало ясно, почему ободрана мебель). Вторую бутылку обеспробочил зубами.
Возможно, некстати я вспомнил о телесериале "Дурак дураком", все же хоть как-то связывавшем меня с ТВ.
— Отлично, — обрадовался Маркофьев-средний. — На примере этого фильма и начнем постигать способы добывания и получения презренных тугриков.
Я поднялся, готовый идти в съемочный павильон, но хозяин кабинета порылся в кипе желтых документов и извлек сцепленные скрепочкой листочки.
— Согласно этому договору, — сказал он, — на производство тысяча сто тринадцатой серии фильма "Дурак дураком" государство выделило двести пятьдесят тысяч долларов. Плюс пожертвования меценатов… Около миллиона… Мы же сняли данный эпизод всего за двадцать… Надо говорить, куда пошли оставшиеся?