Теория праздного класса

Веблен Торстейн Бунде

Наблюдается заметная аналогия в этом отношении между одеяниями женщин и домашней прислуги, в особенности ливрейных лакеев. И те и другие старательно являют свидетельство излишней дорогостоимости, в обоих случаях заметно игнорируется физическое удобство носящего данную одежду. Однако одежды госпожи, вид которой старательно привлекает внимание если не к физической немощи, то к праздности владелицы, преуспевают в этом больше, чем одежда прислуги. Так и должно быть, ибо в теории, согласно идеальным принципам денежной культуры, госпожа дома — главный слуга дома.

Существует, помимо слуг, воспринимаемых как таковые, по крайней мере одна категория лиц, чей наряд уподобляет их классу слуг, проявляя в себе многие из признаков, составляющих женственность женской одежды. Это категория священнослужителей. Священнические облачения проявляют в себе в подчеркнутой форме все характерные особенности, которые, как было показано, являются доказательством зависимого статуса и показного образа жизни. Еще более поразительным образом, чем это проявляется в повседневном образе жизни священника, облачения, которые, соответствуя своему названию, чрез-мерно украшены, нелепы, неудобны и стесняют движения, по крайней мере по виду, вплоть до мучения. В то же время священнику полагается воздерживаться от полезной работы и являть на людях бесстрастное печальное лицо, что очень близко к манере хорошо обученной прислуги. Еще одной особенностью, производящей

такое же впечатление, является выбритое лицо священника. Уподобление класса священнослужителей классу прислуги по поведению и одежде обусловлено сходством обеих категорий в их экономической роли. Теоретически, с точки зрения экономики священник является слугой, косвенно находящимся в личном услужении у божества, чью ливрею он носит. Его ливрея очень дорогого свойства, как ей и подобает для того, чтобы приличествующим образом выставить напоказ сан своего возвеличенного господина; но ливрея для того и создана, чтобы показать, что ее ношение доставляет мало или вовсе не доставляет физического удобства тому, кто ее носит, потому что является предметом подставного потребления и происходящий от ее потребления почет следует относить на счет отсутствующего хозяина, а не слуги.

На практике не всегда последовательно соблюдается граница между женской одеждой, одеждой священников и слуг, с одной стороны, и мужской одеждой — с другой, по вряд ли будет оспариваться тот факт, что в образе мышления широких слоев населения она проводится более или менее отчетливо. Конечно, встречаются и не стесненные условностями мужчины, и таких немало, которые в своем слепом рвении быть безупречно и благопристойно одетыми переступают теоретическую грань между мужской и женской одеждой вплоть до того, что облачаются в одеяния, задуманные явно для того, чтобы изводить бренное тело; однако каждый без колебаний признает, что такое одеяние для мужчин является отходом от общепринятого. Мы привыкли говорить, что такая одежда «феминизирована», а иногда можно услышать замечание, что дескать такой-то или такой-то изысканный господин одет, словно лакей.

Некоторые явные расхождения в этой теории одежды заслуживают более подробного рассмотрения, в особенности те, которые знаменуют достаточно очевидное направление на более позднем этапе развития одежды. Мода на корсет является кажущимся исключением из правила примером применения которого она приводилась. Однако при более тщательном рассмотрении станет видно, что кажущееся исключение в действительности является подтверждением правила, заключающегося в том, что мода на любой конкретный элемент или определенную деталь одежды основана на их полезности в качестве доказательства денежного положения владельца. Общеизвестен тот факт, что в промышленно более развитых общностях корсетом пользуются лишь представители некоторых, весьма четко определенных социальных слоев. Женщины из слоев победнее, особенно из сельского населения, обычно им не пользуются, разве что по праздникам как роскошью. Женщинам, принадлежащим к этим социальным группам, приходится усердно работать, и для создания мнимой праздности им мало проку каждый день подвергать свое тело мучениям. Пользование этим приспособлением по праздникам вызвано подражанием канонам благопристойности более обеспеченных социальных групп. Среди представителей слоев, лежащих выше этого уровня с его бедностью и физическим трудом, корсет еще одно-два поколения назад был практически незаменимым атрибутом безупречного социального положения для любой женщины, включая самых богатых и почтенных. Это правило продержалось так долго потому, что еще не существовало обширного класса людей достаточно богатых, чтобы быть избавленными от подозрений в какой бы то ни было необходимости заниматься физическим трудом, и в то же время достаточно обширного, чтобы образовывать самостоятельную, изолированную социальную группу, многочисленность которой позволила бы создать особые правила поведения внутри группы, опирающиеся лишь на мнение, имеющее хождение среди представителей одного только своего класса. Но теперь уже сложился достаточно обширный праздный класс, обладающий таким богатством, что любые толки по поводу вынужденного занятия физическим трудом были бы пустой и малозначащей клеветой, и потому корсет в значительной мере вышел из употребления среди представительниц этого класса. Исключения из этого правила освобождения от корсета являются больше кажущимися, чем действительными. Они обнаруживаются среди богатых социальных групп в странах с низким уровнем промышленного производства — скорее архаичного, квазипромышленного типа, — а также среди нового пополнения состоятельных классов в более развитых промышленных общностях. Эти последние еще не успели отделаться от плебейских канонов вкуса и благопристойности, сохранившихся от их прежнего, низшего и менее богатого сословия. Так, корсет еще нередко остается в употреблении среди представительниц высших социальных групп тех, к примеру, американских городов, которые быстро достигли расцвета за недавнее время. Корсет сохранялся на протяжении периода снобизма — если этим словом пользоваться как специальным термином, то можно не бояться, что оно будет звучать одиозно, — временного интервала неопределенности и перехода от низшего уровня денежной культуры к более высокому. Иначе говоря, во всех странах, унаследовавших ношение корсета, оно сохраняется постольку, поскольку служит своему назначению в качестве знака почтенной праздности, доказывая физическую нетрудоспособность той, которая его носит. Разумеется, это же правило применимо и к другим уродливым уловкам, призванным умалить видимую работоспособность индивида.

Нечто подобное должно быть справедливо и в отношении различных статей демонстративного потребления, и что-то в этом роде, по-видимому, действительно до какой-то степени справедливо в отношении самых различных деталей одежды, особенно если такие детали сопряжены с явно выраженным неудобством или видимостью неудобства для носящего. В течение последних ста лет наблюдается ощутимая тенденция, особенно в развитии мужской одежды, к отказу от приемов расходования и от утомительной демонстрации знаков праздности, которые, возможно, в свое время и послужили разумному назначению, по сохранение которых в верхах в настоящее время было бы излишним рвением, как, например, ношение напудренных париков и золотых кружев, а также обычай постоянного бритья бороды и усов. В изысканном обществе наметился в последние годы некоторый незначительный возврат к бритью, но это, вероятно, является неразумным и преходящим подражательством внешнему виду, обязательному для личной прислуги, и вполне можно ожидать, что его ждет участь напудренных париков наших дедов.

На смену этим и другим способам, сходным с ними по той степени отчетливости, с которой они обращают внимание всякого наблюдателя на факт бесполезности, привычной лицам, к этим способам прибегающим, пришли другие, более изящные приемы выражения того же самого факта, приемы, являющиеся для натренированного глаза представителей того меньшего, избранного круга, расположения которого особенно добиваются, не менее очевидными. Прежний, более грубый способ саморекламы удерживал свои позиции то время, когда публика, чье внимание нужно было привлечь, составляла значительную массу населения, неподготовленного для различения тонких видоизменений в материальных доказательствах

богатства и праздности. Когда становится достаточно многочисленным богатый слой общества, располагающий досугом для приобретения навыков в правильном истолковании тонких признаков, указывающих на расходы, приемы рекламы становятся более утонченными. Людям со вкусом «кричащая» одежда становится противна как вызывающая чрезмерное желание привлечь и поразить воображение простых людей с их не получившими специальных навыков чувствами. Для личности знатного происхождения существенно важным является то более явное уважение, которое оказывают ей представители ее же собственного класса. Как только богатые слои праздного класса оказываются настолько велики и контакты принадлежащего к праздному классу индивида становятся так широки, что образуют достаточное для цели обретения почета социальное окружение, возникает тенденция не включать низшие социальные слои в число тех людей, унижения или одобрения со стороны которых следует добиваться. Результатом всего это является усовершенствование методов, обращение к более утонченному изобретательству и одухотворение системы символики в одежде. А поскольку богатые верхи праздного класса задают тон в вопросах приличия, результатом в отношении остального общества тоже является постепенное коренное улучшение системы одежды. По мере того как общество становится богаче и культурнее, средства доказательства платежеспособности требуют от стороннего наблюдателя все более и более топкого различения. Вот это более тонкое различение средств рекламы является на самом деле очень важной составной частью денежной культуры на высшей ступени ее развития.

Глава VIII. Освобождение от производства и консерватизм

Жизнь человека в обществе точно так же, как жизнь других видов, — это борьба за существование, а следовательно, это процесс отбора и приспособления. Эволюция общественного устройства явилась процессом естественного отбора социальных институтов. Продолжающееся развитие институтов человеческого общества и природы человека, как и достигнутый в этом плане прогресс, можно в общих чертах свести к естественному отбору наиболее приспособленного образа мысли и процессу вынужденного приспособления индивидов к окружению, постепенно изменяющемуся с развитием общества и социальных институтов, в условиях которых протекает человеческая жизнь. Социальные институты не только сами есть результат процесса отбора и приспособления, формирующего преобладающие или господствующие типы отношений и духовную позицию; они в то же время являются особыми способами существования общества, которые образуют особую систему общественных отношений и, следовательно, в свою очередь выступают действенным фактором отбора. Так что изменение институтов ведет в свою очередь к дальнейшему отбору индивидов с наиболее приспособленным складом характера и к приспособлению привычек и темперамента отдельных людей к изменяющемуся вследствие образования новых институтов окружению.

Силы, под действием которых происходит формирование социального устройства, и развитие человеческого общества в конечном счете, безусловно, сводятся к взаимодействию живого организма с окружающей средой, но непосредственно для данного рассмотрения эти силы наилучшим образом могут быть объяснены условиями окружающей среды, частично общественной, частично природной, и самим человеком с его более или менее определенным физическим и духовным складом. Как правило, в совокупности своих черт такой человек не остается постоянным, в основном, конечно, под действием принципа сохранения при отборе отдельных благоприятных изменений. Отбором благоприятных изменений является, быть может, в значительной мере сохранение отдельных этнических типов. В истории развития любого общества, где население представляет собой смесь разных этнических элементов, в любой данный момент времени тот или иной из нескольких распространенных и относительно стабильных типов конституции и темперамента становится господствующим. Такая ситуация, включающая в себя действующие в данное, время социальные институты, будет благоприятствовать выживанию и господству того, а не иного типа характера; и тип человека, прошедшего такой отбор, для того чтобы далее развивать и продолжать унаследованные от прошлого институты, будет в какой-то существенной мере формировать эти институты по своему собственному образу и подобию. Однако, кроме такого отбора, который имеет место среди достаточно устойчивых черт характера и образа мысли, одновременно с ним, конечно, продолжается процесс отбора и приспособления образа мысли в пределах общей сферы склонности, характерных для господствующего этнического типа или типов. Отбор среди относительно устойчивых типов может вносить изменения в основные свойства характера любого населения, но существует также изменчивость из-за приспособления внутри этнического типа и благодаря отбору, происходящему среди конкретных, привычных взглядов относительно любого социального отношения или группы отношений.

Для нас, однако, вопрос о природе адаптивного процесса — является ли он прежде всего отбором среди устойчивых типов характера и темперамента или главным образом приспособлением образа мышления людей к изменяющимся обстоятельствам — оказывается менее важным, нежели тот факт, что так или иначе происходит изменение и развитие институтов. Институты должны меняться при изменении обстоятельств, так как по своей природе они представляют собой привычные способы реагирования на стимулы, которые создаются этими изменяющимися обстоятельствами. Развитие институтов есть развитие общества. Институты — это, по сути дела, распространенный образ мысли в том, что касается отдельных отношений между обществом и личностью и отдельных выполняемых ими функций; и система жизни общества, которая слагается из совокупности действующих в определенное время или в любой момент развития какого угодно общества, может с психологической стороны быть охарактеризована в общих чертах как превалирующая духовная позиция или распространенное представление об образе жизни в обществе. Что касается ее общего для людей свойства, эта духовная позиция, или теория образа жизни, сводится в конечном счете к широко распространенному типу характера.

Сегодняшняя обстановка формирует институты завтрашнего дня вследствие процесса принудительного отбора, действуя на привычные взгляды людей на вещи и таким образом изменяя или укрепляя точку зрения или духовную позицию, унаследованную от прошлого. Институты — другими словами, привычный образ мысли, руководствуясь которым живут люди, — наследуются, таким образом, от прежнего времени, времени более или менее далекого, но как бы то ни было они выработались в прошлом и унаследованы от него. Институты — это результат процессов, происходивших в прошлом, они приспособлены к обстоятельствам прошлого и, следовательно, не находятся в полном согласии с требованиями настоящего времени. Такой процесс отбора и приспособления в силу его природы никогда не настигнет поступательно меняющуюся обстановку, в которой в какое-либо данное время находится общество, ибо окружение, обстановка, потребности общественной жизни, под действием которых происходит приспособление и проводится отбор, изменяются изо дня в день, и каждое последующее состояние общества, едва успев установиться, уже обнаруживает тенденцию к устареванию. Когда общество делает шаг вперед в своем развитии, сам этот шаг представляет собой изменение ситуации, требующее нового приспособления, он становится отправным моментом для нового шага в приспособлении, и так далее до бесконечности.